ГЛАВА ВТОРАЯ

ОБЪЯТЬ НЕОБЪЯТНОЕ:

В ПОИСКАХ ЛОГОСА – ТРИ ЛИКА ЛОГИКИ    

(От принципа достаточного основания к Логосу Логики)

 

 

«…молодой человек с хорошими способностями, но не отличается ни прилежанием, ни сведениями, весьма неискусен в слове и может быть назван идиотом в философии».       Из аттестационной характеристики Ф.Гегеля при получении им степени магистра философии в 1793 году         «Во всем мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте.   До сущности протекших дней, До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины» Б.Пастернак   «Поистине, если хочешь иметь все возможное знание об этом начале, в каждом начавшемся рассмотри, благодаря чему оно есть, что оно есть и связь того и другого, и, сделав максимально и минимально начавшееся своим бериллом, вглядись в начало всего начавшегося. Ты обнаружишь в этом всесовершеннейшем божественном начале троицу, простейшее начало всякого единотроичного творения. И заметь: в простом понятии начавшегося я уже выражаю троичность его единой сущности - благодаря чему оно есть, что оно есть и связь того и другого». Н.Кузанский

 

 

 «… Сегодня в некоторой мере необходимо «оправдание логоса». Логика и логическая деятельность приобрели сейчас образ настолько мертвой и заформализованной деятельности, что во многом стало уже общепризнанным «народным мифом» отождествление логического и механического. Не то что в такого рода тенденции нет оснований. Несомненно, есть. Речь о другом. Несмотря на вечные «холодные» струи кристаллизации и формы, в стихии логического есть своя неуничтожимая жизнь, свои душа, интуиция и вдохновение. За внешне скупыми и жесткими логическими символами мерцает огонь разума, выступают из бездны очертания растущей и живой мысли. Логос – это жизнь в формах логического бытия. Это нечто чрезвычайно родное и существенное для разума, здесь его суть, его ойкумена.

… Разум не мирится с первоначальным многообразием мира, он стремится тем или иным образом унифицировать его, свести к разного рода «элементам», «качествам», «базисам», «аксиомам», «сущностям», «структурам», «архетипам», «феноменам», - «основаниям». Уже достаточно почтенная история рационального познания говорит о непрекращающейся успешности этой унифицирующей способности разума.

… Пытаясь проявить некоторые «основания», разум постоянно проверяет их на успешность унификации первоначального многообразия. В этой унификации должна быть определенная глубина синтеза, т.е. некоторая достаточная несуммативность, целостность и отличная от элементов многообразия самость «оснований», и эта глубина призвана ощущаться как в достаточной мере «имманентная», вырастающая изнутри самого многообразия и вскрывающая его душу, принцип, суть. Вскрыть именно такие органические основания многообразия - это всегда удача и это всегда непросто, нечто, требующее искусной организации никогда до конца непостижимого духовного организма познающего разума. От «оснований» изливает себя энергия обоснования многообразия. Разноплановость «оснований» порождает и множественность процедур обоснования – это и доказательство теорем, и обоснование аксиом соответствием их этому статусу, среди обоснований мы встретим индукцию и определение, системное и генетическое обоснования, объяснение и понимание, интуицию (самообоснование) и дискурсию, «деконструкцию» и «феноменологическую редукцию», суперпозицию и разложение в ряд, «метод последовательных приближений» и «сетевую модель рациональности», выведение из целого и сведение к частям, и так далее, и вновь примерам несть числа… Представления, проходящие горнила обоснований, допускаются в разряд знаний. Это не каста брахманов, скорее – класс «выходцев из народа».

… Сегодня, как нам представляется, происходящее обогащение образа «логического» имеет своим центральным основанием открытие того факта, что общей во всех возможных мирах может быть не только классическая логика, опирающаяся на закон тождества и представляющая из себя своего рода минимум «логического», но и более богатые логические структуры, прирост содержательности которых еще не влечет за собой потерю всеобщности. Возможно «неформально всеобщее» - вот главная идея, и в этом просвете между формально и неформально всеобщим идет сегодня активный рост более содержательного образа логики. Очень часто идея логического как «неформально всеобщего» облекается сегодня в терминологию разного рода «онтологий» - онтологий текста, искусства, «феноменологических» и «мереологических» онтологий, «формальных онтологий», и т.д.

… Тесно сопрягаясь с первичным многообразием, «основания» сразу же и обосновываются этим многообразием, передавая и ему роль «оснований». Абсолютность «оснований» исчезает – каждая составляющая время от времени берет на себя то роль «оснований», то роль «обосновываемого», поток обоснования вращается по кругу, однако, никогда окончательно не возвращаясь и всегда находя себя новым. Система взаимно-обосновывающих начал начинает держать или разрушать сама себя, либо все более отсылая к себе и «умащиваясь» в некотором предельном цикле отсылок-отражений (подобно тому, как два противоположных друг другу зеркала отсылают отражения точно в себя через иное), либо все более удаляя себя друг через друга, вплоть до несоизмеримости (подобно взаимно рождающей вражде между людьми, которая наконец кончается разрывом отношений). В такой циклической детерминации система элементов начинает – в случае удачи – держать сама себя, более не нуждаясь в некоторых внешних «основаниях». Знание не опирается на основания и фундамент, оно держит само себя в невесомости а-знания. То, что ранее казалось «основанием» и «обосновываемым», предстает как полюса «единого» и «многого», взаимно держащие себя «унификацией» (здесь «единое» переносит на себе «многое») и «дифференциацией» (когда «многое» взваливает на себя «единое»).

… Плерон – единица полноты (от греческого «плерома» - полнота), нечто относительно замкнутое и законченное в себе, при определенном допуске погрешности вполне воспринимаемое как цикл, замыкание конца на начало. […] Плерональность знания – это основание остановки процедур обоснования, совпадения их с собой и возвещение финала – обоснование достигнуто!

… Живое знание. Знание не только растет, подобно например кристаллу-многограннику, но оно еще и живо в каждом своем фрагменте.

… живость живого знания проявляется в том, чтобы наполнить бытием не только конечное число границ-граней каждого его фрагмента и его в целом, но и дать бытие, хотя и непроявленное, бесконечному числу еще непроявленных граней, т.е. о-смыслить - все-равно что о-бесконечить - знание.

… Попытка выразить структуру логоса как живого и цельного знания приводит к появлению логики. Логика – это выраженный логос, в какой-то мере умаленный и ограниченный. Логос с этой точки зрения можно было бы назвать еще «металогикой», понимая последнюю как некоторый бесконечный источник своих сторон-логик. Металогика сосчитывает себя в истории мировой философской мысли разного рода своими логиками-проекциями, ни одна из которых не может вполне выразить природу своего источника. История Логики – это история протискивания металогического, как своего рода метаобъекта, сквозь тесные ментальные пространства, нарезающие логос логиками. Среди таких срезов мы находим логику Платона и Аристотеля, логику стоиков, неоплатоников, схоластиков, логику индуктивную и дедуктивную, логику формальную и диалектическую, наконец, современную высокосимволизированную и математизированную логику. Настоящее логическое Возрождение происходит в 20-м столетии – от первоначальной логики предикатов первого порядка возникают целое созвездие логических систем: многозначные логики, теория типов, категориальные грамматики, модальные и интенсиональные, релевантные и временные логики, семантики возможных миров… За этим многообразием, тем не менее, нарастает звучание нового логического синтеза. Все более мощные логические системы позволяют все более адекватно и полно выражать структуру естественного языка, конструкции различных философских онтологий. По мере нарастания этого логического синтеза, стремящегося наиболее адекватно выразить металогику в сфере логического, все более актуальными, как нам кажется, становятся две центральные металогические темы - тема синтеза и тема субъекта.

Проекции, выражающие во времени такой метаобъект, как, например, металогика, в свою очередь могут содержать в себе большую или меньшую меру синтеза. Одни – более синтетические - выражения могут относиться к другим – менее синтетическим, так же, как метаобъект к своим проекциям вообще. Такого рода воспроизведение отношения металогического к логическому внутри самих логических систем оказывается все более актуальным и важным по мере приближения конца очередного цикла развития. Развитие всякого сверхпространственного метаобъекта происходит плеронами, в рамках каждого из которых вначале преобладает экстенсивное проявление плерона, как бы выявление основных его элементов, затем сменяющееся периодом интенсивного развития, устанавливающего связи и отношения между выявленными элементами, разного рода синтезы элементов. Так, например, в истории античной философии, сосчитывающей античную метафилософию, экстенсивный этап представлен преимущественно досократиками, в то время как, начиная с Сократа, в античности уже неизменно звучит тема синтеза предшествующих систем. Синтез Платона сменяет себя синтезом Аристотеля, стоиков, эпикурейцев, эклектиков, неоплатоников. Однако, ни одной из этих синтетических систем не удается достичь включения в себя всех предыдущих философских систем, и, например, платонизм и атомизм так и остаются непримиримыми врагами на протяжении всей античности. Нечто подобное происходит сегодня с развитием логики: период экстенсивного роста разных образов логоса постепенно сменяется все более крепнущим синтетическим движением. Все чаще перед современной логикой встает задача синтеза, все актуальнее звучит эта тема и как собственно логическая проблематика.

Параллельно теме синтеза в современной логике и вообще рациональной культуре развивается и тема субъектной объективности. Последнее – это понимание возможности совместить феномен субъекта-существа и принцип объективности. Классический образ объективного как обязательно элиминирующего все относящееся к субъектной жизнедеятельности постепенно погружается в более общий и новый тип объективно-субъектного. Феномен субъекта может быть совмещен с принципом объективности, возможна наука о существе, возможен субъектный логос – вот выводы феноменологии, экзистенциализма, структурализма, философии жизни и других течений современной философии. Возможен новый тип универсалий – феномены, экзистенциалы, структуры, архетипы, и т.д., вмещающие в себе неразрушающую для ктойного бытия новую объективность. Современная логика не преминула вскоре откликнуться на эту тему, и делает это пока в гораздо большей мере, чем в случае с логическим выражением темы синтеза. Логика действия, эпистемические логики, семантики возможных миров, прагматика Р.Монтегю, модальные логики – вот хотя бы некоторые примеры прорыва логического в сферу субъектности в последнее время.

Наконец, две указанные темы – синтеза и субъекта – взаимно проникают друг в друга, во многом порождая образ живого и растущего знания, описанного нами выше. Доведенный до конца синтез всегда субъектен, открывая феномен существа как выражение высокой меры полноты включения в себя разнородных начал. Феномен субъекта, в свою очередь, всегда синтетичен, вмещая в себе иерархию своих активностей и подсубъектов. Живой синтез и синтетическая жизненность – вот, по-видимому, две стороны высокоподнятой мысли, дорастающей в логике до максимального выражения логоса.

… Проблема философской логики – это проблема логического синтеза и реконструкции, проблема восхождения от проекций-логик к металогическому. И хотя любое такое восхождение все-равно окажется одной – пускай и высокосинтетичной – проекцией до конца неуловимого живого логоса, но это все же должна быть проекция некоего нового порядка, существенно облекающая формы логического в образы субъектной жизнедеятельности, «жизни». […] Философская логика, можно сказать, - это логика как субъект-существо, как образование ктойное, а не чтойное. А там, где существо, там и высокие меры синтеза. Существо (субъект) – это достаточно сильное сущее, т.е. достаточно богатый источник и генератор свойств, богатый источник синтеза. Его глубина уже так велика, что ее не могут исчерпать многообразие пространства – и генерация свойств длит себя во времени, материи – и порождаются душевные выражения существа. Усиливаясь, бытие обнаруживает себя как житие, живое бытие. Бытие имеет степени, меру, и жизнь – это уже достаточно сильное бытие, вошедшее в полноту и силу бытие. Но так же как жизнь – это сильное бытие, так и бытие – это всегда та или иная мера жизни, жития. Точкой отсчета с обретением более сильного бытия становится субъект-бытие, предельными формами которого оказываются бытие объекта и бытие наивысшей степени силы.

Такое усиление бытия до жизни может осуществлять себя и на почве логического. Тогда феномен философской логики – это и есть, по-видимому, такая проекция логоса, в которой впервые логика обретает себя как субъект-бытие, своего рода logica viva. Состояние логики все же по-прежнему принадлежит некоторой минеральной форме ментального существования. Формальные логические системы, как они представляются сегодня, подобны мертвым минеральным формам, не способным к росту, развитию и жизни. И тем не менее, объектом современной логики все более становится живое мышление, «самовозрастающий логос», логика как своего рода логическое существо. Образ мертвой логики – это нечто из эпохи до «возникновения жизни» в сфере логического. Сегодня, как кажется, мы стоим на пороге некоторого логического «витогенеза», и образ логики все более приобретает жизненности и органичности. Рождение «логической жизни» – это одновременно и возрождение проблематики философской логики, но теперь уже в более строгих формах современной науки.

Развитие современной математической логики, например, привело к следующему удивительному результату: для достаточно “крупных” логосов возникает феномен дополнительности полноты и непротиворечивости. Если такой логос полон, т.е. включает в себя свои границы, то он противоречив, и, наоборот, попытка представить его непротиворечиво приводит к его неполноте. Самые известные и яркие примеры подобного рода - теорема Гёделя о неполноте формальной арифметики и парадоксы наивной теории множеств. Получается, как будто, что крупные логосы нельзя полностью охватить одним непротиворечивым представлением, таких представлений по необходимости возникает множество. Проецируя в эти представления логос, мы можем получить множество его образов, моделей. Сам логос, тем не менее, не будет полностью умещаться ни в одну из них. Принцип определенности (непротиворечивости) оказывается существенной характеристикой моделируемости “крупного” логоса, редукции его в некотором отношении. “Крупные” логосы начинают играть роль своего рода ментальных квантовых сущностей, непротиворечивое представление которых можно получить только за счет их редукции. Полнота выражения таких логосов должна предполагать дополнительность их редуктивных (модельных) представлений, т.е. совмещение по-видимости противоречивых определений.

“Крупные” логосы потому и крупны, что они содержат в себе бесконечность и в той или иной мере способны замещать собою Логос. Таков бесконечный ряд натуральных чисел, множество всех множеств в математике. Построение бесконечных объектов предполагает уподобление их логоса Логосу, - быть может, в этом и состоит смысл бесконечности как предельной логической конструкции. Но такими же “крупными” логосами, стоит заметить, являются логос сознания, логос существа, логос физической вселенной, логос языка, исторических и социальных индивидуальностей. Дополнительность противоречивых определений (антиномичность) этих объектов в их логосах давно обсуждалась и стала классической в истории философии (достаточно вспомнить антиномии Канта). Более того, это и есть основные объекты (хотя скорее, «квазиобъекты», никогда не способные исчерпаться только своей объектной составляющей), на которые устойчиво направлен интерес философии. По-видимому, в значительной мере философия - логика таких «квазиобъектов», т.е. разворачивание и выражение их логосов. В таком виде философия предстает как логика подобных “крупных” логосов - философская логика [1] ».

  

По всей видимости, уже можно заметить, что Первая и Вторая Главы начинаются с эдакого вбрасывания некоторой значимой идеи, образ которой затем далее раскрывается во всём тексте главы [2] .

В.И.Моисеев и его книга «Логика всеединства», название которой как легко убедиться совпадает с заявленным ранее названием раскрываемой здесь философии, которую можно было бы назвать философией правильного мышления, один из тех немногих ученых которые по всей видимости прошли достаточно далеко по обозначенному ими неизведанному пути, который здесь для нас здесь является просто путём ученичества [3] .

Во вводных замечаниях В.И.Моисеев в отношении поставленной перед книгой задачи пишет:   

 

 

Можно вполне согласиться и с необходимостью, и с представленным опытом «нового прочтения русской философии всеединства, вскрывающего регулярно воспроизводимые философами разного рода частные логико-философские приёмы и техники», но этого на данный момент мало.

 

 

Именно так, не больше и не меньше.

Чуть больше – просто невозможно, чуть меньшее – уже  не значит ничего.

Разумеется, такой синтез должен быть и может быть только русским философским синтезом,

ведь задача объединения множественного и в частности раздвоенного – исконная русская историческая задача как полагали обретения русской душой самой себя:

 

«Противоречивость и сложность русской души может быть связана с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории — Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромней Восток-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное». [5]

Особенность такой задачи и тотальная историческая раздвоенность Русского Мира между двумя мирами: Востоком и Западом предполагает существование противоположного в качестве своего живого основания, в том числе и в форме напряженнейшего поиска такого основания в самой Народной Мысли и даже его актуального существования и проявления. По крайней мере, такого, что не позволяет, правда, как всегда у последней черты, такой русской раздвоенности стать окончательной русской разорванностью.

Россия и Русский Мир вопреки всему ещё существуют и это говорит о многом.

Именно самые крутые изломы мировой Истории в исторической жизни русского народа рождали самые выдающиеся идеи, которые сохраняли целостность народа и его земли и ещё приумножали освоенное Русским Духом Историческое Пространство.

Эти идеи своеобразно преломлялись и искажались по мере воплощения и опускания  в глубины народного сознания, но жили в сознании народа и народ жил ими.

Но Глобальный Исторический Надлом конца 20-го столетия потребовал и продолжает неустанно требовать от Русского Духа чего-то нового и совершенно небывалого по масштабам.  Речь идёт о судьбах человечества как Целого, речь идёт о самой жизни человеческого Духа.

И потому острота проблематики вопроса: «Быть или не быть» как раз подстать  тому, как этот вопрос прошелся своей остротой проблематики по народному телу, по его глубинам, по народной душе и народному Духу.

Русский Мир за последнее двадцатилетие буквально истекал и продолжает истекать кровью, кровью тела, души и духа, и кровопотеря была и остаётся настолько большой,  что сердце русского тела и сердце души остановились.

Но Россия существуя физически и географически, тем не менее в настоящий момент – духовно мертва.

И на этот счет не надо никаких иллюзий, ибо та многоплановая мерзость, что сейчас носит имя «Россия» не может не быть не живой.

И как чудовищно смешны и отвратительно нелепы те модернизационные технологические припарки, которые её сейчас намереваются поставить России те, кто её уничтожал и продолжает уничтожать политикой либерализма, пусть даже просто своим бездействием и ограниченностью, граничащей с тупоумием.

Но осталось живым и продолжает биться на тонких планах Русское Духовное Сердце.

Оно всё еще оживляет совесть и разум тех немногих кто способен откликаться на удары Единого Колокола Духа, взывающего к духовно живым.

Можно распять тело.

Можно распять и умертвить ранее нераспинаемое – душу, и тем, кто пришел на смену рехнувшимся и потерявшим, нет – продавшим совесть свою и разум свой перестройщикам это вполне удалось.

Нельзя распять дух.

 

Но у русских ныне нет Души, умерщвлены обе её части и умерщвлены всем этим миром, который есть мир невежества и зла.

И каждый, кто ещё не до конца духовно ослеп, может это подтвердить, ибо видеть это можно на каждом шагу, невозможно – не видеть этого.

Невозможно не видеть всеобщего анти- и не-русского народного безумия, кривляния, уродства, вырождения. Весь народ кажется с удовольствием сошел с ума своего, и наконец-то полностью и кажется уже окончательно в России обосновалось то, о чем предупреждал, что предчувствовал  В.А.Гиляровский:

 

В России две напасти:

Внизу – власть тьмы,

А наверху – тьма власти

 

И, кажется, пора отвечать вопрошающему из позапрошлого века Пушкину, ибо если не ответить сейчас, то в ближайшем будущем и отвечать будет некому.

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас?..

 

Да, нас русских, действительно мало. Нас мало, нас – мыслящих не просто мало, а ничтожно, исчезающее мало, и это величайшая русская трагедия, и величайший позор русский – сокрушительная и уничтожающая историческая оценка так называемой русской  «интеллигенции».

Такой немыслимой меры позор, что впору даже для самого понятия интеллигентности официально узаконить её новый смысл – сделав синонимом понятия «омерзительная по тупости своей низость абсолютной продажности и предательства».

«Россия гибнет или находится на краю гибели, потому что колеблется между двумя душами – восточной и западной. Чтобы спастись, надо перестать колебаться, надо сделать выбор…»

Это Мережковский Д.С., который анализирует мировоззрение М.Горького в его статье «Две души». Последний, по словам Мережковского, предлагает отречься от Востока:

 

«У России — две души — азиатская, восточная и европейская, западная. На Востоке  господствует религия,  на Западе  — наука.  Религия утверждает то, чего нет (бытие Божие, загробную жизнь и  прочие  «суеверия»,  «фантазии»); религия — ложь. Наука утверждает  то, что есть («законы  природы»); наука — истина.  Россия гибнет или находится на краю гибели, потому что  колеблется между  двумя душами — восточной и  западной. Чтобы спастись, надо перестать колебаться, надо сделать выбор: отречься от Востока, от  религиозной лжи, и предаться Западу — научной истине".

Вот как  просто, и если бы речь шла не о  Горьком,  можно бы сказать — вот как простодушно до детскости, до дикости [6] »

 

Мережковский прав – отречься от Восточной половины Народной души русской  нельзя, прав и в том, что это дикость, детскость.

Но кажется, нам за последние четверть века удалось сделать гораздо большее – мы отреклись от самих себя, от собственного Исторического Духа.

Горькие [7] интелигентствующие наследники Русские отреклись от Востока в пользу Запада, заморочив предварительно народные головы нескончаемой рекламой якобы великой пользы этого для «всех», подразумевая под «всеми», разумеется лишь себя – таких ненаглядных и таких недооцененных. И потому «всеобщая польза» как-то неожиданно оказалась бездушно-платной и более того – очень и очень дорогой.

И дорогой настолько, что куда там рассуждать  о новой, такой «цивилизованной» и «демократической» русской народной душе – одной на всех, для которой мы как всегда «за ценой не постоим».

И каждый понял то главное, что видимо и составляет отныне единую и в веки веков окончательную «общечеловеческую ценность» – тут бы своей души – личной не лишиться.

 

Не будем спорить ни с Мережковским, ни с Горьким, скажем лишь, что прав Н.Бердяев предположивший, что "противоречивость и сложность русской души может быть связана с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории - Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное [8] ".

N:

России действительно пора сделать выбор, и это бесспорно. Но это должен быть  совершенно особый и небывалый ранее выбор, потому что у России нет никакого выбора от мира сего, мира в котором люди не мыслят [9] .

И потому нужно сделать небывалое, сделать то, и такое, чего никогда ранее не было, чего даже быть не может, что может быть лишь предчувствовалось в самых несбыточных мечтах, но что именно поэтому должно стать и быть – по-русски, как захочет сам дух народа, что подскажет ему его духовное сердце и новообретаемая  Душа его дарованная ему Всемирным Духом которым он должен возжаждать проникнуться для Воскрешения своего из мертвых.

И только оно, Духовное Сердце Всеобщего Русского Духа Истории, которое Одно-на-Всех  ещё может что-то по-людски, по-человечьи возжаждать, ибо духовной жаждой может томиться лишь духовно живое.

 

РУССКИЙ ДВУГЛАВЫЙ ФЕНИКС МЕРТВ

 

Всё что осталось от него – это кучка пепла сгоревших дотла душ русских.

Но и он, этот невыносимо скорбный итог Всей Русской Истории исходит на нет и тает под порывами холодного западного ветра.

Но на Востоке, там, куда уносит пепел наших душ, уже встаёт Новое Солнце.

Мы – Добровольная Великая Жертва Ему.

Мы – этот пепел Феникса.

 

Но Мы же – Грядущий Феникс Нового Мира, который воскреснет, как только примет Высшую Волю предначертанную ему.

 

Русский Феникс ЖАЖДЕТ ВОЛИ!

 

*******

В.И.Моисеев ищет и развивает свой синтез из неклассической философии. Мы не будем искать его там, просто нет необходимости искать то, что уже есть, нужно лишь взять, и с этим с Моисеевым В.И. можно согласиться.

Синтез всегда был, и его не нужно было вообще искать, а нужно было просто понять и принять. Этот синтез в некотором смысле противоположен синтезу В.И.Моисеева – ибо это классический немецкий синтез, то есть немецкая классическая философия.

И, в общем-то, этим можно было бы сказать, что… этим сказано всё, но сказать ещё кое-что придётся и об этом и речь.

Для нас особо важным и интересным является то, что не зависимо от того какими путями человек будет двигаться к Истине он всё равно придёт к ней. Важно лишь движение. Моисеев заново исследуя рассматриваемую им тему «русской неклассической философии» действительно приходит к ряду выводов, которые в виде некоторого образа подобны тем, что получены нами в наших исследованиях классической немецкой, как истинного истока и истинного центра Философского Синтеза, который подвёл итог двум тысячелетиям развития философии.

Указанное совпадение и подобие очень важно, потому что является убедительным для тех, кого ещё можно убедить. Это важно вдвойне, как, например, вдвойне важными оказывается результаты поиска необходимого основания произведенные М.Хайдеггером и к этим результатам мы будем ещё возвращаться не раз.

Совпадение взглядов людей которые двигаются независимо друг от друга говорит о многом, например о попадании и пребывании их в единой сфере синтеза, и о том, что они уже даже начинают видеть Одно. И именно это интересует нас более всего. 

  

******

… молодой человек с хорошими способностями, но не отличается ни прилежанием, ни сведениями, весьма неискусен в слове и может быть назван идиотом в философии…

Это о Ф.Гегеле. Молодом. Только-только становящимся Философом. Так сказать «официальная оценка» тех, кому, казалось бы, положено оценивать, но кто оценить не в силах.

Можно было бы дать существенную скидку на то, что ещё нет ничего из свершенного после, нет плодов, нет ничего, что могло бы быть формально оценено.

А вот  следующая оценка Ф.Гегеля, которая дана более чем два столетия спустя. Ситуация прямо противоположна первой и оценка хотя и не является официальной, но постепенно и исподволь становится таковой:

 

«К. Поппер прав: диалектическая логика невозможна.

Статья Карла Поппера впервые была опубликована в 1940 г.; она была написа­на на основе доклада, прочитанного в Кентерберийском университете в Новой Зеландии в 1937 г. Статья касается в основном гегелевской диалектики и ее сторонников. Сам термин «диалектика» в истории философии употреблялся в разном смысле: как учение об искусстве спора в античности, как синоним термина «логика» в Средние века и в специфически гегелевском и послегегелевском его понимании. Прошло более 50-ти лет со дня первой публикации статьи К. Поппера, но она актуальна и для наших дней. […] Конечно, попперовская критика диалектики касается и диалектики в марксистском понимании. […]

К. Поппер концентрирует свое внимание на двух аспектах диалектики: диалектике как теории развития и диалектике как логике.

К. Поппер приводит убедительные аргументы против понимания развития как совершающегося по определенному плану, как чего-то стремящегося к осуществ­лению определенной цели. Согласно К. Попперу, история осуществляется методом проб и ошибок. Никакого предопределения нет: история открыта в будущее. Проб­уема, поднимаемая К. Поппером, есть проблема взаимоотношения локальных и глобальных принципов. Я бы сказал, что глобальные законы, согласно Попперу, не имеют самостоятельной ценности; они допустимы, если только оправдываются ло­кальными принципами взаимодействия. Проблема, поднимаемая Поппером, имеет богатую историю. В истории философии и науки она обсуждалась при формулировке т. н. вариационных принципов. Пафос К. Поппера понятен,– он выступает против понимания истории как совершающейся по законам железной необходимости, как проходящей определенные стадии, как совершающейся помимо человека.

Я более подробно остановлюсь на попперовском анализе диалектики как логики. В этом вопросе моя позиция более жесткая, нежели позиция К. Поппера. В свое время М. Лютер во имя спасения религии выдвинул идею создания новой науки, новой логики. Однако идеи аристотелевской логики как теории способов рассуждения, гарантирующих при истинности посылок истинность заключения, оказались устойчивыми и способными к непрерывному развитию. В этом отно­шении ее судьба сходна с математикой. Все попытки создать принципиально новую логику оказались иллюзорными. Такая попытка была предпринята Геге­лем. […]

К. Поппер дает очень аргументированную критику гегелевских идей диалектической логики. Одним из принципов диалектики, понимаемой как логика, является отказ от закона непротиворечия. Согласно этому подходу могут быть истинными противоречивые утверждения типа А и не-А. К. Поппер показы­вает, что при очень простых предпосылках – принятии, что из «р» следует «р или q» и из «р или q» и «не-p» следует «q»,– мы из противоречия можем вывести произвольное утверждение. Таким образом, в обычной логике принятие противо­речивого утверждения разрушает всю систему [10] ».

 

Человеческая тупость в решительном около-философском действии.

Иными словами: так работает обычное стандартное неизменное и, кажется почти бессмертное человеческое тупоумие.

Два столетия назад оно проявляло себя в виде простого недоумия и близорукости обозвать идиотом будущего Гения. Но в настоящий момент тупоумие становится просто непереносимым, хотя, так сказать, нести подобное – массе сейчас даже как-то модно.

Смирнова В.А. и ему подобных в известном смысле можно … «даже понять»: поношение и унижение того, что не в силах понять и ментально усвоить, порой так приятно интеллектуально… возвышает.

 

Видимо, почти так же как, как, «возвышался» в своё время Артур Шопенгауэр:

 

«Гегель — ставленник властей предержащих, бездушный, отвратительный, безграмотный шарлатан, верх смелости которого — кропать несусветный бред и галиматью...

… Величайшая наглость в преподнесении чистой бессмыслицы, в наборе бессмысленных, диких сочетаний слов, которые до сих пор можно было услышать только в доме для умалишенных, нашла, наконец, свое выражение у Гегеля; она сделалась орудием самой грубой из когда-либо известных мистификаций и сопровождалась успехом, который поразит потомство и останется в веках памятным свидетельством немецкой глупости».

 

Или, как Серен Кьеркегор: 

 

«Ай да Гегель! Как тут обойтись без гомеровского языка. Сколько раз заставил он похохотать богов! Жалкий профессоришка, ему привиделось, будто он открыл необходимость всякой вещи...»

 

Эти двум широко известным настоящим идиотам-от-философии в генеральском философском статусе, как и неисчислимым толпам простых совершенно неизвестных тупых солдат тьмы, как правило, просто тупо идущим им след в след, конечно же, ни на одном из существующих языков, включая язык жестов нельзя объяснить смысл единственного и элементарного основополагающего положения аформальной (диалектической) логики.

А смысл его в том, что само сохраняющееся и воспроизводящееся формальное отношение форм, например, в виде всем известного формального «закона исключения третьего» предполагает, то есть кое-что требует для себя в качестве своего абсолютно необходимого условия, как условия своего осуществления.

Это «кое-что» именно то самое, на чём покоится, на чем стоит в виде необходимого основания указанный «закон» — его («закона») противоположность. А что же есть противоположность «закона исключения третьего»?

Не знакомое ли это до боли тождество противоположностей?

 

«Приложим наш берилл к глазам ума и будем глядеть через его максимум, больше которого ничего не может быть, и вместе минимум, меньше которого ничего не может быть: мы увидим, что первое начало раньше всего великого и малого, совершенно просто и неделимо никаким способом разделения, каким делимо все сколь угодно великое и малое [10] [11] . А если вглядимся через наш берилл в неравенство, предметом окажется неделимое равенство [11] [12] , и через абсолютное подобие мы опять увидим начало, неделимое никаким способом разделения, каким делимо или видоизменяемо уподобление, то есть мы увидим истину, - ибо предмет такого видения есть не что иное как истина, которую видим через всякое максимальное и вместе минимальное подобие [12] [13] первым началом всякого своего подобия. Если так же рассмотрим через берилл разделение, предметом окажется неделимая связь. То же в отношении пропорции, отношения, красоты и тому подобного [14] ».

 

«… Если так же рассмотрим через берилл разделение, предметом окажется неделимая связь. То же в отношении пропорции, отношения, красоты и тому подобного».

Иначе говоря, противоположности – противоположны и не совпадают и противоречат друг другу ПОТОМУ, что ЕДИНЫ.

Фактически это значит, что «А» и «-А» (т.е. не-А) действительно существуют, действительно противоположны друг другу, действительно друг другу противостоят и всё указанное можно различать и констатировать только потому, что в основании всего перечисленного находится то, что «А» и «не-А» ЕДИНЫ и являют собой в сущности ОДНО.

Вот такое противоречие. Но без него никуда, ибо оно и есть сама жизнь.

Это трудно понять [15] ?

Конечно, трудно, но это так и есть, и потому понять необходимо.

Но не понимают, ни в какую, хотя находятся и исключения, редчайшие:

 

« … любое высказывание, утверждение или положение, высказанное на естественном языке, не является той логической формой, в которой выражается истина. Не существует ни одного высказывания  («положения»), которое может быть формой выражения истины.

Значительно труднее освоить отрицание этого положения, выраженное в диалектической форме. Всякая исходная логическая форма, содержащая противоречие, является той формой, в которой фиксируется «исходная правильная формула [16] ».

 

Гегель в отношении этого же утверждает следующее:

 

«…всякая определенность бытия есть по своему существу переход в противоположное; отрицательное всякой определенности столь же необходимо, как и она сама; как непосредственным определенностям, каждой из них непосредственно противостоит другая. Поэтому если эти категории облекаются в такие положения, то появляются также и противоположные положения; и те и другие предстают как одинаково необходимые, а как непосредственные утверждения они по меньшей мере одинаково правомерны. Одно положение требовало бы тогда доказательства [своей истинности] в противоположность другому, и потому этим утверждениям уже не мог бы быть присущ характер непосредственно истинных и неопровержимых законов (Satze) мышления» [17] .

Обострим смысл сказанного до предела следующим образом: противоположности – противоположны друг другу, то есть находятся по разные стороны относительно друг друга, но одновременно … находятся по одну сторону и являются при этом непрерывным продолжением и основанием друг друга.

И хотя, кажется понять и тем более представить такое довольно трудно, но понимать и далее принимать, как действительное понятое придётся, ибо альтернативы этому, и к счастью, и, к сожалению уже нет [18] .  

В классическом же изложении та же мысль выглядит известным образом:

 

«Кант отвел диалектике более высокое место, и это одна из величайших его заслуг: он освободил ее от видимости произвола, которая, согласно обычному представлению, присуща ей, и изложил ее как необходимую деятельность (Тип) разума. Пока ее считали только умением проделывать фокусы и вызывать иллюзии, до тех пор просто предполагалось, что она ведет фальшивую игру и вся ее сила зиждется на том, что ей удается прикрыть обман, и выводы, к которым она приходит, получаются хитростью и представляют собой субъективную видимость. Диалектические рассуждения Канта в разделе об антиномиях чистого разума не заслуживают, правда, большой похвалы, если присмотреться к ним пристальнее, как мы в дальнейшем это сделаем в настоящем произведении более обстоятельно; однако всеобщая идея, из которой он исходил и которой придавал большое значение, - это объективность видимости и необходимость противоречия, свойственного природе определений мысли; прежде всего, правда, это касалось того способа, каким разум применяет эти определения к вещам в себе; но ведь именно то, что они суть в разуме и по отношению к тому, что есть в себе, и есть их природа. Этот результат, понимаемый с его положительной стороны, есть не что иное, как их внутренняя отрицательность, их движущая сама себя душа, вообще принцип всякой природной и духовной жизненности. Но так как Кант не идет дальше абстрактно-отрицательной стороны диалектического, то выводом оказывается лишь известное утверждение, что разум неспособен познать бесконечное - странный вывод: сказать, что так как бесконечное есть разумное, то разум не способен познать разумное.

В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона. Если эта способность мышления еще не избавила себя от чувственно конкретных представлений и от резонерства, то она должна сначала упражняться в абстрактном мышлении, удерживать понятия в их определенности и научиться познавать, исходя из них. Изложение логики, имеющее в виду эту цель, должно было бы придерживаться в своем методе упомянутых выше подразделений, а в отношении ближайшего содержания - определений, даваемых отдельным понятиям, не вдаваясь в диалектическое [19] ».

 

Ещё раз: «В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона».

Это был Ф.Гегель.

 

А вот это мнение другого известнейшего диалектика – Николая Кузанского:

 

«Умение постоянно сосредоточиваться на сопряжении противоположного – трудное искусство. Даже зная, что так должно быть, при возвращении к рассудочной дискурсии мы снова то и дело оступаемся и стараемся подкрепить рассуждениями безошибочное видение, превосходящее всякую способность рассудка, отчего в конце концов отпадаем от божественного к человеческому и наши рассуждения становятся, наоборот, шаткими и неустойчивыми. Это случается со всеми, как замечает Платон в том месте своих писем, где говорит о видении первой причины [20] ».

 

Это и есть обозначенный Ф.Гегелем и Н.Кузанским камень преткновения, о который просто спотыкались самые выдающиеся умы человечества, или спотыкались и после этого падали навзничь, а в большинстве случаев просто больше уже никогда не поднимались все те, кому показалось, что они умеют мыслить и они об этом заявили.

 

Умение постоянно сосредоточиваться на сопряжении, на тождестве противоположного – действительно трудное искусство и более того – выдающееся мастерство, которое мы должны помочь сделать доступным каждому ремеслом.

Каждому – желающему научиться ремеслу мастерства мышления!

 

Итак, во Второй Главе будут изложены основы того, что должно стать фундаментом  правильного осмысления субъектом собственного мышления, в ней будет представлена базовая схема мышления как бесконечного рефлексивного движения мысли в-себе-от-себя-к-себе, а также формы Логики такого движения.

И, более того, на основании того, что вся эта философско-логическая нелинейная вычурность может превращаться и превращается в знакомую всем и единственно любимую [21] линейную формальную логику будет сделан нелицеприятный вывод о способности мыслить всех тех, кто отводит  Ф.Гегелю роль мертвой собаки у обочины философского автобана, по которой ныне разъезжают день ото дня возрастающее число гигантов мысли на своих крутых формально-логических тачках аля-поппер.

Иными словами в качестве некоего линейного эквивалента или очень приближенной модели сказанного: Вторая Глава должна стать тем фундаментом и той основой, которая позволит человеку начать понимать своё собственное понимание [22] .

Хотя речь в этой главе должна идти о логике, логике формальной [23] и такой что является её аформальным (диалектическим) расширением, мы не будем начинать с того и начинать так, с чего и как обычно и начинается книжно-учебное изложение основ логического знания.

 

Причина этого довольно проста, хотя и достаточно вызывающа – учебные курсы и учебники формальной, аформальной (т.е. «всем известной» диалектической) логики, – в рассматриваемом нами аспекте – ещё никого и ничему не научили [24] .

 

Это, разумеется, означает простую констатацию полного отсутствия понимания указанной логики и теми, кто учится, и теми, кто учит, за оговоренным выше редчайшим исключением.

Ситуация текущий момент Истории настолько запущена, что всё большую весомость как мы уже убедились, приобретает «научное мнение», в котором полностью отрицается сам факт существования аформальной (диалектической) логики и даже самой возможности её существования [25] .

Аформальная логика или логика Ф.Гегеля остается незыблемой тайной для всякого формального сознания хотя бы в силу того, что формальное мышление неспособно проникнуть внутрь мыслимой самим субъектом мыслеформы и обнаружить в глубине её порождающую причину или основу.

Основа. Основа как начало. И не просто начало, а начало как изначальность и доначальность.

Всякое понятие, любое понятие в гегелевском понимании суть антиномия, то есть содержит в себе момент отрицания себя, причем в самой своей сущности.

Но понятие начала – откровенно, открыто рефлективное понятие, иначе говоря, такое понятие, отрицательность которого по отношению к себе находится как бы на поверхности, проявляется и в самой форме понятия. 

Начало – парадоксально. Форма понятия пытается выразить, определить, зафиксировать то, что,  будучи схваченным рассудком и определенным им в качестве определенной формы, то есть поставленным в определенные границы полностью отрицает  собственный смысл и мгновенно – моментально-отрицательно разрывает цельность формы.

Разумеется, абсолютно так же «ведут себя» и все иные понятия, которые очевидно образуют пары противоположностей, но в отношении понятия «начало» это наблюдать можно особенно отчетливо [26] . 

N:   Для начала… можно попытаться представить себе начало того, что было до того момента самого начала, когда всё стало быть, включая само «начало». Начало, что до момента творения, более того, до самого намерения творить, до рождения причины порождающей все последующие причины… Может быть трудно поверить, как трудно поверить в то, что противоположности одновременно находятся и по одну сторону, и на противоположных сторонах, но человеку такое по силам [27] . Ведь положение человека в мире странно, парадоксально. Не менее парадоксально и странно, чем положении т.н. «Бога». По крайней мере, хоть в этом они («Бог» и «человек») подобны друг другу. Неизменный главный фигурант всех религий, т.н. «Бог», тот самый, «сотворивший Вселенную» в виде нашей небольшой планеты слишком и даже как-то нелепо мелок для распухшего до неправдоподобия масштабов существующего человеческого мировоззрения, способного обозреть почти непредставимую глубину вселенских бездн. Что есть Бог-Творец-планеты-Земля в сравнении с Метагалактикой? Атом пред Звездой-Сверхгигантом. Хотя Мир как бы и существует, но вот Бога в нём всё нет и нет. Все многочисленные и многообразные «Божьи Храмы [28] » как бы они там ни назывались в различных религиях, в которых и должен был бы пребывать т.н. «Бог» пусты. Откровенно говоря, они и были пусты, они – пусты  очень давно, хотя сейчас они пусты по-особенному. В «Писаниях» христианской традиции есть даже особое понятие такой пустоты.   Это мерзость запустения.   Да, хотя Мир как бы и существует, но вот Бога в нём всё нет и нет.   И данный духовный факт не случаен, он лишь следствие, того что в Мире всё нет и нет человека. Два предложения говорят о двух предметах внимания, двух формах, двух противоположных друг другу понятиях. Но предмет – один, форма – одна, понятие – одно. Многие ли это понимают?  … В том, что есть начало, как «начало начал» можно отделить  ментальное ощущение Вечного и того, что предшествовало ему. По крайней мере, это разделение явно имеет место. Кроме того если Вечное – покоится, то Предвечное словно падает, несётся с бесконечной скоростью куда-то… Но падать… некуда, ибо ничего нет… Ничего, кроме Бесконечное Движения падение внутрь себя, ничего, кроме беспредельной свободы, ибо действительно ничего нет, ничто и никто не сдерживает и нет никаких преград и есть всё, чтобы быть абсолютно свободным. Невыразимая абсолютная полнота Жизни, преодолевшая даже саму Жизнь ибо жизнь осталась сброшенной как одежда на берегу Абсолютного Бытия и можно ощутить Поток Предвечного, который есть Ощущающий.   … Что иное можно сказать о Абсолютно Несказанном?   Начало, которое преодолело себя – свою начальность и стало предначально-изначально-доначальным уже не является ничем из того множества понятий, что есть в словарях самого развитого языка. Нет понятия, нет символа, нет значения, нет даже знака: т.е. нет ничего,  ни формы, ни содержания. И мысль, которая вышла из ощущения, чувства непосредственного, через рефлексию себя, через вхождение в-себя, в чувство вначале становится мыслью, осознаёт себя в качестве мыслимого, а затем мыслимое разрастается, становится зрелым и совершенным и неожиданно обнаруживает себя вновь чувством, чувством мысли.   Чувство и ощущение рождают мысль, мысль порождает знание, знание, развиваясь в мысли,  приходит к чувствознанию.   И когда такое происходит и переживается, то проблемы «начала» уже нет, как уже нет и «конца», единство обретается как чувство мысли единства, являющегося мыслью чувства. Тогда становится понятным, что вопрос абсолютного начала, в общем-то, нелеп, странен, но… может быть уместен как увертюра, как Игра, как прелюдия к главному произведению. А Главное Произведение – это Единая Истина, то что объединяет в себе всё, включая и кажется совершенно несводимые друг к другу, абсолютно противостоящие друг другу явления. Задающему знакомый вопрос «Что есть истина?», сейчас можно было бы ответить уточняющим вопросом: «Может быть не «что», а КТО?» [29] . Каждому человеку по силам стать Истиной. Прецедент, как известно, был. И каждый может ощутить себя Истиной. Но этому препятствует нелепость. Та самая нелепость, которая есть нелепость-не-знать-и-не-чувствовать, что Истина – Есть.    И нужно быть невыразимо тупым, чтобы утверждать иное. Настолько, что это бесконечно близко к тому, чтобы вообще не быть. И в связи с этим нельзя не отметить, нельзя не понимать нечто крайне важное, абсолютно новое и такое, что должен узнать тот, кому предстоит стать человеком: тупость человекообразных двуногих более невыносима для Мира и Мир более не будет её на себе нести.

 

«Нужно сказать и то, что адекватное познание человеком мира предполагает  сплавление научного (однозначного, левополушарного) и мифологического (многозначного, правополушарного) типов миропонимания, а это позволяет формировать (обнаружить) подлинную реальность  как Истину (ее  С.Б. Церетели  определил как "единство  противоположностей"),  в  сфере  которой  соединяются  противоположности  и  формируется дипласия – присущий только человеческому сознанию психологический феномен отождествления двух взаимоисключающихся  элементов.  Это  дает  возможность развить  диалектико-парадоксальное  видение  мира, достичь  состояния "недуальности",  которое  в  рамках буддистских психотехник трактуется как просветление» [30] .

Такова предметная область «начала», где предметом должен стать сам человек, но любая иная предметность абсолютно беспредметна.

Это относится и к науке.

Мы – помним, как всё начиналось? Начиналось тогда, когда даже физика с механикой ещё не отделились полностью от философии, когда наука нарождалась и даже муки рождения были радостью познания и временем великих открытий ставшего открытым человеческого разума.  

 

«С чего следует начинать науку? Только в новейшее время зародилось сознание, что трудно найти начало в философии, и причина этой трудности, равно как и возможность устранить ее были предметом многократного обсуждения. Начало философии должно быть или чем-то опосредствованным или чем-то непосредственным; и легко показать, что оно не может быть ни тем, ни другим; стало быть, и тот и другой способ начинать находит свое опровержение. Правда, принцип какой-нибудь философии также означает некое начало, но не столько субъективное, сколько объективное начало, начало всех вещей. Принцип есть некое определенное содержание, единое, нус, идея, субстанция, монада и т. д.; или, если он касается природы познавания и, следовательно, должен быть скорее лишь неким критерием, созерцанием, ощущением, Я, самой субъективностью, - то и здесь интерес направлен на определение содержания. Вопрос же о начале, как таковом, оставляется без внимания и считается безразличным как нечто субъективное в том смысле, что дело идет о случайном способе начинать изложение, стало быть, и потребность найти то, с чего следует начинать, представляется незначительной по сравнению с потребностью найти принцип, ибо кажется, что единственно лишь в нем заключается главный интерес, интерес к тому, что такое истина, что такое абсолютное основание всего [31] . […] Здесь мы должны только рассмотреть, как выступает логическое начало. Мы уже указали, что его можно понимать двояко - как результат, полученный опосредствованно, или как подлинное начало, взятое непосредственно. Вопрос, представляющийся столь важным для нынешней культуры, есть ли знание истины непосредственное, всецело зачинающее знание, некая вера или же опосредствованное знание, - этот вопрос не должен здесь обсуждаться. Поскольку его можно рассматривать предварительно, мы это сделали в другом месте (в моей "Энциклопедии философских наук", изд. 3-е, "Предварительное понятие", § 61 и ел.). Здесь мы приведем оттуда лишь следующее замечание: нет ничего ни на небе, ни в природе, ни в духе, ни где бы то ни было, что не содержало бы в такой же мере непосредственность, в какой и опосредствование, так что эти два определения оказываются нераздельными и неразделимыми, а указанная противоположность [между ними ] - чем-то ничтожным. […] Начало есть логическое начало, поскольку оно должно быть сделано в стихии свободно для себя сущего мышления, в чистом знании. Опосредствовано оно, стало быть, тем, что чистое знание есть последняя, абсолютная истина сознания. Мы отметили во введении, что феноменология духа есть наука о сознании, изображение того, что сознание имеет своим результатом понятие науки, т. е. чистое знание. Постольку логика имеет своей предпосылкой науку об охватывающем явления духе, содержащую и показывающую необходимость точки зрения, представляющей собой чистое знание, равно как и его опосредствование вообще, и тем самым дающую доказательство ее истинности. В этой науке о духе, охватывающем явления, исходят из эмпирического, чувственного сознания, которое и есть настоящее, непосредственное знание; там же разъясняется, что верного в этом непосредственном знании. […] Логика есть чистая наука, т. е. чистое знание во всем объеме своего развития. Но эта идея определилась в указанном результате как достоверность, ставшая истиной, достоверность, которая, с одной стороны, уже больше не противостоит предмету, а вобрала его внутрь себя, знает его в качестве самой себя и которая, с другой стороны, отказалась от знания о себе как о чем-то таком, что противостоит предметному и что есть лишь его уничтожение, отчуждена от этой субъективности и есть единство со своим отчуждением. Для того чтобы, исходя из этого определения чистого знания, начало оставалось имманентным науке о чистом знании, не надо делать ничего другого, как рассматривать или, вернее, отстранив всякие размышления, всякие мнения, которых придерживаются вне этой науки, лишь воспринимать то, что имеется налицо. Чистое знание как слившееся в это единство, сняло всякое отношение к другому и к опосредствованию; оно есть то, что лишено различий; это лишенное различий, следовательно, само перестает быть знанием; теперь имеется только простая непосредственность. "Простая непосредственность" сама есть выражение рефлексии и имеет в виду отличие от опосредствованного. В своем истинном выражении простая непосредственность есть поэтому чистое бытие. Подобно тому как чистое знание не должно означать ничего другого, кроме знания, как такового, взятого совершенно абстрактно, так и чистое бытие не должно означать ничего другого, кроме бытия вообще; бытие - и ничего больше, бытие без всякого дальнейшего определения и наполнения. Здесь бытие - начало, возникшее через опосредствование и притом через опосредствование, которое есть в то же время снимание самого себя; при этом предполагается, что чистое знание есть результат конечного знания, сознания. Но если не делать никакого предположения, а само начало брать непосредственно, то начало будет определяться только тем, что оно есть начало логики, мышления для себя. Имеется лишь решение, которое можно рассматривать и как произвол, а именно решение рассматривать мышление, как таковое. Таким образом, начало должно быть абсолютным, или, что здесь то же самое, абстрактным, началом; оно, таким образом, ничего не должно предполагать, ничем не должно быть опосредствовано и не должно иметь какое-либо основание; оно само, наоборот, должно быть основанием всей науки. Оно поэтому должно быть чем-то (ein) всецело непосредственным или, вернее, лишь самим (das) непосредственным. Как оно не может иметь какое-либо определение по отношению к иному, так оно не может иметь какое-либо определение внутри себя, какое-либо содержание, ибо содержание было бы различением и соотнесением разного, было бы, следовательно, неким опосредствованием. Итак, начало - чистое бытие [32] ».

 

Вовсе не случайно предыдущая глава Книги начинается с большой цитаты из работы Мартина Хайдеггера «Положение об основании».     

В связи с понятием основания невольно вспоминается, что когда-то все считали, что Земля – плоская и потому возникал вопрос на чем же она находится, на что опирается…

Плоский блин Земли покоился, как всем было известно, на трех слонах, три слона – на Ките, Кит – в Океане, Океан…

Точно так же с позиций формального мышления понятия и доныне вкладываются друг в друга: единичные – в особенные, особенные – в общие, общие – во всеобщие и так получают ряд категорий, которые уже кажется некуда было вложить-спрятать.

На планете тех, кто до сих пор полагает, что Земля плоская осталось, думается,  не так уж и много. Кажется, так же что абсолютное большинство давно уже не удивляет, что планета как говорят - «круглая» [33] , и «опирается» она, как ни странно на пустоту, то есть на бесконечную, бесконечно глубокую бездну.

И как помнится, «отцы церкви» логически обосновывали абсолютную невозможность сферической формы планеты методом «антиподов». Разве может быть так, чтобы на противоположной стороне планеты люди ходили как мухи вверх ногами?! Конечно же, нет. 

В первой главе мы могли видеть, что М.Хайдеггер в свое работе «Положение об основании» приходит к выводу о том, что основанием Бытия, основанием всех оснований является «без-дна», то есть пустота, ничто, а источник, причина причин существования обоих является игра, игра ребенка, который играет потому что играет.

Вспомним, это очень важно, и вновь вдумаемся в сказанное:

 

«Мыслительный путь нашего лекционного курса под­вел нас к тому, чтобы услышать положение об основании в другой тональности. Это потребовало от нас такого воп­роса: «Каким образом бытие и основание "суть" то же са­мое?» Ответ мы получили на пути возвращения к началу бытийного посыла судьбы. Этот путь вел через традицию, согласно которой в словах «основание» и «разум» ratio говорит в двойном смысле учета. Но в ratio говорит про­думанный по-гречески λο′γος. Но лишь благодаря тому, что мы обдумали, что же в раннем греческом мышлении для Гераклита означает λο′γος, нам стало очевидно, что это слово одновременно называет и бытие, и основание, т.е. оба слова, исходя из их взаимопринадлежности. То, что Гераклит называет λο′γος, он называет также и другими именами, которые являются ведущими словами его мыш­ления: φυ′σις, из-себя-распускание, которое одновремен­но бытийствует как самоскрывание; κο′σμος, который в то же время по-гречески означает: порядок, соединение и ук­рашение, обнаруживающееся в видимости как блеск и мол­ния: наконец, Гераклит называет то, что присуждает себя ему в качестве λο′γος, в качестве некоего того же самого бытия и основания так: ’αιω′ν. Это слово с трудом можно перевести. Иногда говорят: время мира (Weltzeit). Это мир, который мирит и временит (weltet und zeitigt), приводя как κο′σμος (Фрагмент 30) соединение бытия к разгорающемуся сиянию. Согласно вышесказанному, в именах λο′γος, φυ′σις, κο′σμος и ’αιω′ν мы можем слышать то невысказанное, что мы называем бытийным посылом судьбы. Что говорит Гераклит об ’αιω′ν? Фрагмент 52 гласит: ’αιω′ν παις ’εστι παι′ζων, πεσσευ′ων: παιδο′ς ‘η βασιληι′η. Бытийный посыл судьбы — это ребенок играющий, играющий в игру на доске; ребенок — это царская власть — т.е. ’αρχη′, учреждающе-управляющее основывание, бытие су­щего. Бытийный посыл судьбы: ребенок, который играет. Поэтому существует также великий ребенок. Самый ве­ликий, благодаря кротости своей игры царственный ребе­нок — это та тайна игры, в которую вводится человек и время его жизни, тайна игры, в которой на карту постав­лено его существо.             Почему играет увиденный Гераклитом в ’αιω′ν  великий ребенок мировой игры? Он играет, потому что он играет. Это «потому» погружается в игру. Игра есть без «поче­му». Она играет, пока она играет. Она остается только игрой: чем-то высочайшим и глубочайшим. Но это «только» есть Все, Единое, Единственное. Ничто не есть без основания. Бытие и основание: то же самое. Бытие как основывающее не имеет никакого осно­вания, играя как без-дна ту игру, которая в качестве по­сыла судьбы бросает нам в руки бытие и основание. Остается вопрос, играем ли мы свою роль и как мы, слы­ша правила этой игры, подчиняемся этой игре» [34] .

 

Ничто и ничто как философская проблематика – бесконечно содержательно, хотя и совершенно лишено привычной формы. И видимо вследствие этого, вследствие неспособности мыслящего, точнее пытающегося совершить этот героический взрослый акт, акт мышления, но конечно пока что позитивно – осязательно, каждый кто решится на такое и попробует ничто на свой ментальный вкус… может даже решить что «мыслить» тут вообще нечего. И после даже впадет в детское упрямство и будет доказывать и обосновывать, что в ничто – действительно ничего нет.

Как, например Р.Карнап [35] , как можно видеть радостно преодолевающий «метафизику» - «логическим анализом языка», и очень напоминающий этим младенца, который решил узнать, что такое Ничто самым привычным для него способом познания мира – затащив его в рот.

И можно было бы с некоторым весьма обоснованным ехидством спросить это радостное существо: «а может быть всё-таки мыслью?»

Но каких только непонятных странностей не услышишь в этом большом мире. [36]

 

«К своей радости, я заметил, что от имени другой стороны логики выражен энергичный протест против современной философии-ничто. Оскар Краус в своем докладе (Uber Alles und S //Leipziger Rondfunk, 1930, 1. Mu; Philos. Hefte, 1931, № 2, S. 140) дал исторический обзор развития философии-ничто и сказал затем о Хайдеггере - «Науке стало бы смешно, если бы она восприняла это (ничто) всерьез. Ибо ничто не угрожает авторитету всей философской науки серьезнее, чем возрождение этого ничто - и все-философии». Затем Гильберт в одном докладе (Die Gmndlegung der elementaren Zahlenlehre // Ipez 1930 in der Philos. Ges. Hamburg; Math. Ann., 1931, № 104, S. 485) сделал следующее замечание, не называя имени Хайдеггера: «В одном недавнем философском докладе я нашел утверждение: «Ничто есть совершеннейшее отрицание всякости сущего». Это предложение является поучительным потому, что оно, несмотря на его краткость, иллюстрирует все важнейшие нарушения основных положений, выдвинутых в моей теории доказательства [37] ».

 

Карнап и постулирует, и пытается доказать «Бессмысленность всей метафизики», где под ярлык метафизики попадает всё, что Карнап не может или по каким-то причинам не хочет понять. Все это обозначается понятием «метафизические псевдопредложения».

Пример такого:

 

«Теперь мы разберем несколько примеров метафизических псевдопредложений, в которых особенно отчетливо можно увидеть, что логический синтаксис нарушен, хотя историко-грамматический синтаксис сохраняется. Мы выбрали несколько предложений из одного метафизического учения, которое в настоящее время в Германии имеет сильное влияние[3] [38] «Исследованию должно подлежать только сущее и еще — ничто; сущее одно и дальше — ничто; сущее единственно и сверх этого — ничто. Как обстоит дело с этим ничто? — Имеется ничто только потому, что имеется нет, т. е. отрицание? Или наоборот? Имеется отрицание и нет только потому, что есть ничто? — Мы утверждаем: ничто первоначальное, чем нет и отрицание. Где ищем мы ничто? Как находим мы ничто? — Мы знаем ничто. — Страх обнаруживает ничто. — Чего и почему мы боялись было «собственно» — ничто. В действительности: ничто само — как таковое — было тут. — Как обстоит дело с этим ничто? — Ничто само себя ничтит».

 

Можно верить, можно не верить, а можно знать и понимать, но всё приведенное из Хайдеггера буквально переполнено плотным и подвижным, как ртуть смыслом. И чтобы как-то раскрыть такой смысл могут понадобиться тома, а кроме того для неразвитых умов этот смысл чрезвычайно ядовит, так как неизбежно вызывает у таких нечто вроде ментального психоза – странную помесь мании отрицания с манией величия.

И здесь вроде бы есть проблема…. А проблема в том, что Мартин Хайдеггер – гениален, и гениален как раз потому, что старается передать словами то, что словами передать уже нельзя, но ему это всё же удаётся! А Карнап на должности  «ведущего философского позитивиста» – ставим точный диагноз – в сравнении с критикуемыми им настоящий дебил-от-философии, и этот дебил, и вот это настоящая проблема, никак не понимает, не понимает буквально ничего из написанного Хайдеггером, ни слова и ни предложения, и вообще-ничего-не-понимает, так как по совершенно понятным и диагностируемым нами причинам не может ничего понять.

И в этом проблема?! Интересно для кого?

Достаётся, конечно же, и Ф.Гегелю:

 

«Примеры метафизических предложений, которые мы анализировали, все взяты только из одной статьи. Однако результаты по аналогии и, частично буквально, распространяются и на другие метафизические системы. Для предложения Гегеля, которое цитирует автор статьи («Чистое бытие и чистое ничто есть, следовательно, то же самое»), наше заключение является совершенно верным. Метафизика Гегеля с точки зрения логики имеет тот же самый характер, который мы обнаружили у современной метафизики. Это относится и к остальным метафизическим системам, хотя способ словоупотребления в них, а потому и вид логических ошибок в большей или меньшей степени отклоняется от рассмотренного нами примера. Дальнейшие примеры анализа отдельных метафизических предложений можно здесь больше не приводить. Они указывали бы только на многообразие видов ошибок [39] ».

 

Как же Карнап объясняет, хотя бы самому себе все, имевшие место «заблуждения метафизики»?

 

N: По-детски и вызывающе просто, хотя с самой этой простотой не всё так просто, ибо она содержит, точнее, обозначает хотя и детский, но совершенно правильный ответ, откуда такая философская прыть – взять предыдущее – всё!  и зарыть:   «Если мы скажем, что предложения метафизики полностью бессмысленны, то этим ничего не скажем и, хотя это соответствует нашим выводам, нас будет мучить чувство удивления: как могли столько людей различных времен и народов, среди них выдающиеся умы, с таким усердием и пылом заниматься метафизикой, если она представляет собой всего лишь набор бессмысленных слов? И как понять такое сильное воздействие на читателей и слушателей, если эти слова даже не являются заблуждениями, а вообще ничего не содержат? Подобные мысли в некотором отношении верны, так как метафизика действительно нечто содержит; однако это не теоретическое содержание. (Псевдо-) предложения метафизики служат не для высказываний о положении дел, ни существующем (тогда они были бы истинными предложениями), ни не существующем (тогда они были бы, по меньшей мере, ложными предложениями); они служат для выражения чувства жизни. Мы, пожалуй, согласимся, что истоком метафизики был миф. Ребенок, столкнувшись со «злым столом», раздражается; первобытный человек пытается задобрить грозных демонов землетрясения или почитает божество плодоносного дождя. Перед нами персонификация явлений природы, квазипоэтическое выражение эмоционального отношения человека к миру. Наследством мифа выступает, с одной стороны, поэзия, которая сознательным образом развивает достижения мифа для жизни; с другой стороны, теология, в которой миф развился в систему. Какова историческая роль метафизики? Пожалуй, в ней можно усмотреть заменитель теологии на ступени систематического, понятийного мышления. (Мнимый) сверхъестественный познавательный источник теологии был заменен здесь естественным, но (мнимым) сверхэмпирическим познавательным источником. При ближайшем рассмотрении, в неоднократно менявшейся одежде, узнается то же содержание, что и в мифе: мы находим, что метафизика также возникла из потребности выражения чувства жизни, состояния, в котором живет человек, эмоционально-волевого отношения к миру, к ближнему, к задачам, которые он решает, к судьбе, которую переживает. Это чувство жизни выражается в большинстве случаев бессознательно, во всем, что человек делает и говорит; оно фиксируется в чертах его лица, может быть, также в его походке. Некоторые люди сверх этого имеют еще потребность особого выражения своего чувства жизни, более концентрированного и убедительнее воспринимаемого [40] .»

Дело в следующем. На высших ступенях формализации ментальной активности субъекта, когда он вынужден оперировать абстракциями высшей меры, а к ним как раз и относится абстракция «ничто», мыслящий субъект, который ушел в прямом смысле бесконечно далеко от истока мысли – чувства и восприятия непосредственного даваемого в чувствах, которые затем становятся формальными понятиями,  что в этой своей бесконечности неожиданно для себя вновь обнаруживает себя как бы возвратившимся к истоку. Мысль такого мыслящего субъекта обретает окраску, глубину, подвижность, и главное, - всеобщность. Субъект как бы вернулся к изначальному чувству, ощущению единства с миром, но это уже не просто чувство, это знание, но не простое знание, а знание имеющее особое качество, как уже сказано качество всеобщности, то есть иными словами истинности. Обычно такое знание в так называемой «эзотерике» обозначают термином «чувствознание».

Хайдеггер настолько далеко обогнал Карнапа и ему подобных в способности мыслить, обогнал на целый эволюционный круг, являющийся на деле спиралью развития духа, что эти оставшиеся позади совершенно ещё ментально-бесчувственные эволюционные аутсайдеры действительно могут вообразить, что находятся в первых рядах «мыслителей» человечества.

И им, конечно же, невдомёк, что ставить себя выше «метафизиков» настоящего [41] и тем более прошлого более чем рискованно, ибо именно они – истинные мыслители, они духовно старше всех нынешних и будущих обнаглевших тупиц, которые,  научившись читать и говорить, так и не научились понимать прочитанного и озвученного собой, и они (метафизики) действительно гении не только на фоне всех позитивно настроенных аналитиков-от-философии, способных лишь ломать-курочить созданное не ими.

Но когда утверждается рассмотренная нами «неспособность» формально мыслящего понимать аформальную мысль, что означает особым образом отразить её в себе и преобразовать ей себя, то речь идёт не о принципиальном отсутствии самой возможности существовании формы мысли не имеющей формы.

Конечно же, любая мысль в т.ч. аформальная должна быть оформлена и иметь некоторую понятийную форму.

Разумеется, аформальная форма – может существовать и существует и более того легко может быть представлена более или менее развитым формальным сознанием в качестве некоторого простого топологического объекта. Представлена также легко, как легко  могут быть представлена чистейшая абстракция в виде чисел, например, натурального ряда в качестве точек на числовом луче.

И обратим внимание, что констатированием факта того, что логика никого ничему не научила, потому что никто так и не научился логике, означает, что речь идёт о факте совершенного отсутствия на текущий момент во всеобщем воплощенном сознании [42] соответствующего необходимого качества формы.

Это, к слову, во-первых; а во-вторых, об  отсутствии необходимого доминирования такой формы над всеми иными формами.

 

 

N: Мерзкая история истинно сверхчеловеческих: подлости, тупости, низости и предательства, с которой намертво и навечно связана история уничтожения т.н. «социализма» и «СССР» и соответственно вытеснения из общественного сознания самого понятия «диалектики» создали реальную возможность ликвидации вида «хомо сапиенс», который – велика ирония – так и не смог стать разумным.

 

Когда в общественном сознании хотя бы формально, подчеркнём последнее особо, но аформальная и трансформальная формы мысли [43] займут ведущее положение, тогда эти формы непосредственно начнут оказывать своё беспрецедентное благотворное влияния на все сферы и все аспекты общественной и духовной жизни.

Причина этого проста: такая особая форма позволяет совмещать, сочетать, объединять – несовместимое, несочетаемое, такое, что, кажется, в принципе не может подлежать никакому объединению.

Иными словами, если наш Мир в настоящий момент в чём-то «абсолютно нуждается», то это – в господствующем положении аформальной логики, логики синтеза, логики единства, логики бесконечного.

Это – логика духа.

Логика материи, логика формы, логика формального или аналитического мышления полностью исчерпала себя и загнала человечество в тупик.

Логика формального мышления – это логика оперирования определенными, т.е. о-пределёнными  формами, в том числе формами форм о-пределенной глубины вложения.

Эта логика по существу есть логика различения, выявления и определения форм, включая, разумеется, логику определения, выявления и различения многообразных отношений этих форм в связи их друг с другом. 

Если представить себе процесс развития формальной логики мышления в предельно упрощенном виде, то это выглядит как процесс аналогичный процессу выработки условно рефлекторных актов у животных, но вместе с тем и уже противоположный животной рефлекторности [44] .

Схематически всё обстоит следующим образом.

Есть некоторое множество множеств образцов известных познающему субъекту форм множества множеств явлений мира, которым они оставлены в соответствие. Это означает, что субъект в его действии (внутреннем и внешнем) обладает качествами  различения и может различать (отделять, обособлять) одну форму от другой. Причем каждая такая форма может быть комплексом с конечным числом уровней иерархии внутренних форм и, разумеется, конечным числом множества единичных форм из которых состоит каждая внутренняя форма.

Некоторая абстрактная формальная форма, таким образом, это нечто такое, что содержит в себе иные формы и сама может быть содержимым более общих форм.

Чем полнее, насыщеннее, многообразнее получающаяся формальная картина мира, чем больше число форм, которые могут быть различимы и потому соотнесены друг с другом субъектом, тем более развит процесс различения и соотнесения и более развито само формальное мышление.

Чем выше уровень общности некоторой формы  - тем такая форма обладает большей мерой абстракции. Наивысший уровень ухода мышления от конкретного и непосредственного неизбежно приводит субъекта к весьма ограниченному множеству наиболее общих форм предельной меры абстракции, которые называются категориями.

Как функционирует формальное мышление?

Имеющийся в наличии субъекта опыт уже позволяет ему действовать наиболее выгодным как он сам полагает, т.н. рациональным образом. Принято считать, что рациональное, то есть в соответствующей мере осознанное и осознаваемое действие – это действие, которое позволяет субъекту обеспечить достижение цели, или совокупности целей которые можно обозначить в качестве функции сохранения и развития. Но животные тоже действуют подобным «рациональным образом». В общем и целом указанное человеческое «рациональное действие» по существу своему рефлекторно и состоит из простой конечной последовательности квазирефлекторных актов, которые позволяют обеспечить нахождения параметров функций самосохранения и развития в некоторой области.

Допустим, есть некое новое для субъекта явление, или иначе говоря, субъект различает в некотором отношении новую форму. Эта форма требует соответствующей реакции субъекта.

Допустим также, что для данной в некотором отношении новой форме пока что нет соответствующей и однозначной известной реакции, но существует реакция на подобную ей форму (в известном отношении). Субъект оценивает меру подобия этих форм друг другу. Оценивает значение и величину предполагаемого результата и получает новую реакцию как изменение известной реакции на уже известную форму. Если полученная новая реакция и её прототип всё ещё могут быть формально объединены в один род реакций, то новая форма пополняет (составляет) соответствующий род форм и перестаёт быть новой.

Окончательное решение принимается по результату, который подтверждает моделирование или опровергает его. В последнем случае вносятся коррективы в процесс моделирования. 

Так полагает субъект, полагает – внимание – не задумываясь, так как весь предшествующий опыт доказывает и подтверждает эффективность используемой технологии адаптации по подобию. А наличие того, что выглядит как «задумчивость», то есть того, что кажется «размышлением» говорит лишь о том, что осуществляется поиск, формирование и оценка множества возможных альтернатив действий, то есть перебор на основе известных форм взаимодействий с миром (внешним и внутренним).

И как можно видеть это не простой и бессмысленный перебор подобный перебору устраиваемому компьютерной программой, а перебор по образу и подобию.

Любое действие человека внутреннее – «чистое размышление», т.е. моделирование моделирования, в котором реальный мир представлен в виде своей модели мира, или внешнее действие, в котором мыслимая модель мира взаимодействует с реальным миром, является некоторым образом, то есть интегральной обобщенной формой образов действия (ИОФОД) [45] .

Каждой интегральной форме образа действия соответствует некоторое явление обобщенной интегральной формы [явления] (ОИФ), таким образом в идеале ИОФОД соотносится с ОИФ так же, как печать соотносится с отпечатком.

Так вот, своего рода орбитальное движение от ИОФОД к ОИФ, как движение от ОИФ к ИОФОД в совокупности с движением ИОФОД относительно ОИФ собственно и есть т.н. «мысль».

Взятый, как текущее целое и единое, указанный рефлексивный процесс является т.н. «мышлением», а текущий мгновенный Центр вокруг которого всё это… крутится-вертится как можно сообразить (если увидеть всё описываемое) и есть «я».

Иначе говоря, мысль является дальнейшим развитием рефлекторности (инстинктивности), она как бы вхождение вглубь имеющего место рефлекса (условного или врожденного). Рефлекс же, обретая глубину, разрастаясь внутрь, вглубь себя и сочетаясь в этой глубине с иными рефлексами, становится «мыслью» - движением-которое-не-может-остановиться, то есть как бы замкнутой на себя  парарефлекторной  траекторией [уже-не-дугой] разрастающегося вглубь взаимодействия постоянно усложняющихся рефлексов.

Рефлекторная осознанность дискретная, прерывная, квантованная  осознанность.

Совокупность рефлексов – это множество моментов, как своего рода зародышей осознания ряда важных и необходимых для субъекта действий и событий, которыми (моментами) становится субъект «воплощаясь» в них и становясь ими.

Субъективность и её мера – это мера осознания, мера дискретного становящегося непрерывным. Дискретное снимает себя непрерывным, но одновременно с этим – снимается дискретным.

Дальнейшее дробление моментов и самое важное – переход разрастающегося, как снежный ком множества всех статичных моментов рефлекторности друг в друга и обретение в этом движения именно как движения рефлекторности по отношению к ней же самой превращает её в своё-иное, в её противоположность – в мысль, преобразует в мышление процесса движения мысли в себе самой.  

Таким образом [46] , различие между человеком «очень умным» и «опытным» и обычным или неопытным или неумным примерно такое же, как различие между очень талантливым и гениальным актером и актером посредственным. Как верно кем-то подмечено, актеры отличаются друг от друга набором используемых актерских штампов. У посредственного актера таких штампов несколько, у талантливого – 10, у гениального десятки [47] .

Интеллектуальная развитость субъекта определяется примерно так же.

Если у человека в наличии несколько сот наработанных в процессе познания интегральных обобщенных форм образов действия (ИОФОД), то это чрезвычайно развитая в ментальном отношении личность, с изощренным формально различающим умом и соответственно развитой системой способностей.

В обыденной жизни достаточно несколько десятков ИОФОД, которые полностью обеспечивают социальную жизнедеятельность субъекта. По существу своему ИОФОД, напомним ещё раз:  интегральная обобщенная форма образов действия, составляющая некоторый единый единичный образ, является своего рода особым составным (сложным) социальным рефлексом. 

Такая система социальных рефлексов в качестве своего рода базы данных (точнее будет сказать – базы знаний) составляет социальную сущность субъекта.

Она – и есть он.

Утеря её, например, в результате амнезии различной меры приводит к утере личности, которая имела место и если амнезия охватывает и ранние детские слои памяти, то это превращает социального субъекта в абсолютно беспомощное существо, не знающее как держать ложку и даже как произносить слова.

Необходимо отметить, что мера развитости формального мышления соответствует мере расширенности сознания субъекта, а последней можно поставить в соответствие меру связи субъекта со всеобщей социальной группой как универсальной всеобщей формой [48] . 

Подведём итог краткому рассмотрению источника и природы формального мышления и соответственно формальной логики.

Некоторому явлению (внутреннему и внешнему) может быть поставлен в соответствие  образ действия, ответная реакция на явление. Для самого необычного и нового явления всегда найдется некоторая обобщающая форма, в отношении которой субъекту уже известна соответствующая реакция. Именно она является базовой, на ней и из неё будет строиться и формироваться, то есть принимать новую форму новая реакция, которая будет затем опробована практически, классифицирована и внесена в базу знаний.

Такой образ действия или такая обобщающая форма для самого формального мышления всегда формальна, то есть всегда имеет некоторую определенную форму.

И это до поры до времени вполне достаточно для самого мышления и соответственно для самого субъекта вплоть до того момента, когда мышление (субъект) не достигнет такого предела, когда ранее единая форма вдруг начнёт раздваиваться, то есть формальное мышление начинает порождать противоречия и парадоксы.

Так формальное, различающее и анализирующее мышление наконец достигает своего предела, и это уже сигнал о том, что для такого мышления (как правило) уже ничего целого и единого более не осталось.

 

И здесь возникает уже известная нам проблема: субъект, находящийся в стихии формального мышление и сам являющийся элементарной частицей такой стихии как говорил Ф.Гиренок «не способен мыслить иначе», его мысль – то готовое, что он смог найти в мире, и в его мысли нет ничегошеньки своего, потому что он вовсе не мыслит.

 

Итак, как уже было заявлено, наступило время Логики, как Логики Синтеза, время познавать её основы. Такая логика не формальная и не аформальная, а проста Логика, просто правильное мышление. И очевидно, что такую Логику необходимо познавать заново. Ведь основы её как уже было сказано не раз и не два,  заложены Основателем Единой Науки – Ф.Гегелем.

Начать необходимо именно с самых основ. Но основа всех основ – не в Гегеле и его философии. Основа – в сознании осознающего субъекта, основа в его мышлении, которое и пытается – если конечно пытается – мыслить философию Гегеля, т.е. просто мыслить.

А вот с этим проблемы.

Можно, по-видимому, согласиться с тем, что самым сложным и неприятным для восприятия, а соответственно и самой возможности понимания изложенного в предыдущей главе Книги является основополагающее утверждение о том, что большая часть людей не мыслит.

Вспомним, что принципиально нельзя называть собственно мышлением социальную рефлекторность реакций той или иной социальной группы, с которой себя отождествляет субъект и которую он выражает и  воспроизводит как свои личностные и индивидуальные «ментальные» реакции, в которых нет абсолютно ничего своего. Тем более,  что такого рода реакции ничем не отличаются  от примитивных животных реакций самосохранения и воспроизводства группового сознания живым элементом которого является данный социальный субъект.

То есть «индивидуальное» мышление большинства является единичной проекцией своего-рода-группового-мышления.

Упрощенно, но строго по сути можно утверждать, что такой «индивид» поступает так, как поступает т.н. «большинство» («среда») [49] , и соответственно «мыслит» как «большинство», и интересы, и устремления такого «большинства» - его «собственные» интересы, в которых нет ничего собственного. Для представителя такого социального стада, например, что «ставить к стенке» буржуев, что молиться на них как на «становой хребет нации», её «элиту» и «гордость» – одно и то же, всё зависит от исторических обстоятельств.

Индивидуальный дух Всеобщего в таком двуногом представителе человеческого стада ещё спит, если уже в силу особого исторического момента переживаемой эпохи образно говоря, уже «не находится в коме».

Вторым, и не менее неприятным моментом является то, что меньшая часть человечества, которую можно с известной долей истины определить как мыслящую, мыслит, но мыслит лишь тоже в-своём-роде, на сформированных собой субъективных планах, что означает мыслит формально или ограниченно.

Если иначе сформулировать эту мысль, то мыслители человечества и их индивидуальное качество мышления, а соответственно результаты такого мышления не равноценны друг другу и неравноценны относительно Всеобщего Мышления, которое истинно не имеет границ.

Выбрана самая мягкая из множества возможных характеристик отличий мышления мыслителей-в-своём-роде друг от друга и от Всеобщего.

Но самое видимо неприятное и очень вероятно малопонятное в том, что оба этих момента объединяются в  некую странную для обыденного сознания единую идею как бы «внешности мышления» по отношению к тому или иному единичному мыслящему субъекту.

Чтобы в необходимой мере ещё более обосновать и даже укоренить данный тезис на серьезной и плодородной научной почве, кое-что добавим к тому, что уже было приведено ранее.

Природа идеального, сущность мысли и мышления выявляется как процесс рефлексии субстанциональности, двигающейся от себя к себе в своих формах, который есть не что иное, как бесконечный развивающийся процесс перехода противоположностей материи и сознания друг в друга через самих себя.

Мышление формируется как процесс отражения субъектом материальности мира в многообразии форм движения всех неисчислимых форм материальности. Но сама «материальность мира» даже в своей единичной форме, например, ручки в руках школьника, то есть в качестве социальной материальности является результатом воистину неисчислимого уже осуществленного числа циклов перехода «идельное-материальное-идеальное…».

Социальная материя сплошь идеальна и является материей лишь постольку, поскольку  идеальна и является носителем-выразителем той или иной востребованной субъектом формы мысли или идеи.

Иными словами социальная материальность всегда идеальна, ибо является некоторой воплощенной формой идеи. Если данное воплощение теряет свою идеальность и уже не является носителем некоторой идеи, то социальная материальность становится простой материальностью, что означает – отходами, мусором, мертвой социальной материей, материей…

Подобное можно сказать и об идеальности, которая всегда предметна, всегда материально оформлена, то есть существует в качестве некоторой формы, которая может быть субъектом выявлена и различена, идентифицирована, определена и применена по назначению своему. Абсолютное отсутствие формы любого рода лишает сознание опоры, и способности различения и определения; форма же может быть даже особой, с позиции рассудка даже «совершенно неопределенной», но тем не менее уже не рассудок, а разум из такой «неопределенности» качествами и особенностями этой неопределенности относительно неопределенности иных аформальных форм способен произвести определение.  

Итак, ткань «идеальности» как живой формы мысли, и «материальности», как формы воплощающей в себе идеальность,  соткана из одних и тех же субстанциональных нитей.

… Материальное – идеально, потому что материально, потому что идеально, потому что материально, потому что идеально, потому что….

Бесконечная вложенность одного в другом, охваченная как целое и замкнутая на себя, есть субстанция. Субстанциональность являет собой абсолютное снятие всех форм, но и это снятие также является формой того, что определяется сознанием как  «абсолютное единство противоположного».

Социальная материальность рождается и существует благодаря субстанциональности человечности, т.е. благодаря человеческому мышлению, как творящему мышлению человека.

Материальность же вообще рождается и существует благодаря субстанциональности Абсолютного Духа как Творца материального Мира и всего, что в нём.

 Итак, один из продуктивных путей понимания идеи внешности мышления состоит в том, что необходимо для начала уяснить идеи Э.Ильенкова и понять идеи его работ [50] , ведущей из которых в силу важности этого для нас можно считать следующую:

«…в объяснении природы идеального Ильенков делает акцент на принципе представленности одного в другом» [51] .

Далее необходимо понять принципиальную ограниченность марксистского, так называемого материалистического метода, который есть не более чем односторонний рассудочный формализм стремящийся оторвать материальность от своего иного – от полюса идеальности: «Идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» [52] . 

И наконец, увидеть мир таким, каков он есть в действительности, как мир непрерывно движущейся субстанциональности, в котором материя и дух лишь преходящие формы друг друга и что мышление человека, а именно рассудочное мышление реализуется как процесс отражения мира форм мысли Творца в мир форм творения-субъекта, задача которого стать в будущем творцом.

 

N: Э.Ильенков, к слову, не имея возможности выйти из границ т.н. «материалистического понимания» так и не доходит в своей концепции идеального до понимания истинной меры такого отношения – бесконечности уровней вложения материального и идеального друг в друге, причем – замкнутой на себя бесконечности. Итогом в таком случае является Истина, которая полностью выражается гегелевской философией абсолютного идеализма, разумеется, тождественной со своей противоположностью – абсолютным материализмом. Истину описываемого итога – можно определить как философский субстанционализм. Необходимо при этом полностью отдавать себе отчет в том, что Дух, разумеется, – в своём роде материален, то есть реален, действителен и может изучаться, как и все иные материальные объекты. «Дух» является формой движения, не вещества-материи, конечно же, а особой тонкой материи, т.е. дух является особой неуничтожимой и постоянно воспроизводящей себя, бесконечно устойчивой «полевой» формой существования. Пожалуй, именно понятия «поле» наиболее  близко из известных науке понятий выражает так сказать, приблизительную форму ближайшего «материального рода», к которой может быть отнесена «субстанция», то нечто-вечно-извечное, что находится в основе всех основ мира.

 

Идеализм, как и материализм односторонен, но абсолютный идеализм Ф.Гегеля уже собственно и не идеализм, впрочем, так же как и отсутствующий на этот момент абсолютный материализм, который точно так же должен снимать сам с себя форму свой материальности и переходить в свою противоположность, являя собой Единую Теорию Истины, в соответствии с которой материя есть не что иное, как своего рода отвердевшая, закристаллизованная и временно вышедшая из круговорота Творения и как бы выпавшая в осадок Мысль Творца.

Основные положения такого рода Теории – теории Трансформ-марксизма, которая суть марксизм очищенный от глупостей формально-материалистического формализма  будут даны во Второй Части Книги.

Сейчас же можно просто сказать, что:

 

Абсолютный идеализм Ф.Гегеля = Абсолютному материализму Трансформ-марксизма = Теория Истины

 

Мышление как всеобщее действительно является как бы внешним [53] по отношении к субъекту. И является внешним  настолько, насколько сам субъект в этом же смысле является внешним и обособленным по отношению к себе как Всеобщему Субъекту [54] .

Иными словами именно Всеобщее как Всеобщий Единый Дух являющийся Себе Самому Миром Форм, которые Он (Дух) оживляет, изменяет и движет и есть Истинный Мыслитель, а Мыслимое Им есть Знание и Истина.

Но это же бытие, точнее бытие-инобытия этого же Духа в его внешне-формальной расщепленности, многозначности и противоречивости как необходимая Основа и среда осуществления проявления Сущности есть этот же Дух в форме человека, человека-обособленно-мыслящего и потому не-мыслящего, мыслящего частично, и потому мыслящего незнание и не умеющего мыслить Истину, но обреченного на обретение Её, ибо является Её противоположностью. Человек стремится к Богу потому что Бог стремится к человеку, и оба движения есть Одно Движение Бытия.

Да, Всеобщее вполне можно было бы назвать «Богом», и с позиций первичной (религиозной) формы познания Всеобщее и есть т.н. «Бог», но в действительной – духовной, т.е. «сверхчеловеческой» («божественной») реальности это именно Всеобщее или в качестве абсолютной его формы – Абсолютное [55] .

Движущийся и изменяющийся мир форм, а в мире нет ничего кроме движущихся и изменяющихся, и взаимодействующих субстанциональных форм [56] , является Мыслимым Миром Всеобщего, Миром Всеобщего [57] Субъекта – Всеобщего Духа Мыслящего Материю.

Материя как форма является в отношении Того, кто её Мыслит порождаемой мыслеформой, или используя терминологию Платона, идеей – устойчивой субстанциональной формой рожденной Творцом формы [58] .

Таким образом, разнообразнейшие движения-изменения этого мира от микро- до Мегамира и есть Всеобщее Движение Мысли [59] . Движение отражения этого Движения, которое находит свою основу в себе самом, есть движение мысли или мышление некоторого субъекта.

По образу и подобию этого мира и во Всеобщем Субъективном Пространстве, которое есть Объективное Пространство Мира, создаются бесчисленные субъективные миры мыслящих духов материи, которые последовательно отражая в себе Всеобщее Мышление, становятся мыслящими существами и постепенно поднимаясь по иерархии ступеней развития мысли и духа, становятся в конце концов Теми, кем должны были стать в соответствии с замыслом своих Творцов, их точным образом и подобием  – Духами Мыслящими Материю.

Первичный или детский уровень развития мысли – мышление формальное различающее. В известном смысле детским оно остается вплоть до своих высших степеней, поскольку оно так и остается формальным.

Чтобы было понятно. Аристотель, например,  безусловно – великий мыслитель, мыслитель, который существенно определил жизнь и развитие созданных им ментальных форм на многие столетия, но мыслитель, несмотря на всё, остающийся формальным мыслителем, т.е. пребывающий в сфере неизменных форм мысли [60] , который сумел достичь высшего плана формального различающего мышления.

 

«Аристотель говорил, приводя этим к согласию всех философов, что входящие в субстанцию начала противоположны. Начал у него названо три: материя, форма и лишенность [61] . Аристотеля считают самым тщательным и глубоким из всех в искусстве рассуждения, но, по-моему, и он, и все вслед за ним очень ошибались в одном: они не поняли, что если [какие-то два] начала противоположны, то непременно необходимо и третье начало, потому что считали невозможным одновременное совпадение противоположностей ввиду их взаимно исключающего характера. Недаром из своего первого положения, отрицающего одновременную истинность противоречивых высказываний, философ доказывает, что противоположные вещи не могут существовать вместе [43] [62] . Наш берилл дает нам видеть яснее, позволяя разглядеть противоположное в связующем начале раньше раздвоения, то есть прежде, чем будут две противоречащих друг другу вещи. Это подобно тому, как совпадают минимальные [степени] противоположного, скажем, наименьший жар и наименьший холод, наименьшая медленность и наименьшая быстрота и так далее, обнаруживая единое начало раньше раздвоения сторон противоположения, как я говорил в книжке об усовершенствовании математики относительно минимальной дуги и минимальной хорды [63] ».

И если начать действительно с самого начала, то теперь от читателя потребуется максимальное внимание и напряжение.

Логика Ф.Гегеля, Логика Николая Кузанского остается непостижимой тайной логикой для всякого формального сознания потому, что для любого формально мыслящего достаточным основанием всегда является именно формальное основание, то есть то, что является конечной, определенной формой.

Повторим ещё раз, что так настал момент Истины и требуется предельно глубокое, точнее будет сказать абсолютно-глубокое-осмысление данного положения.

В нём – заключена вся имеющаяся проблематика логики как науки, соотношения логики формальной и аформальной (диалектической), включая доказательство, и если можно так выразиться, самообоснование существования Логики, как высшего типа логического знания, включающего в себя и формальную логику, и логику аформальную.

Требуется, наконец, прервать указанное заключение, амнистировать и освободить то, что находится в тюремном заточении конечности формы, продемонстрировав ясный и не вызывающий последующих словопрений, наглядный, воочию наблюдаемый и последовательный переход как формальной логики в аформальную, то есть диалектическую, так и аформальной (диалектической) – в формальную, переход через бесконечное.

Но перед этим отдадим себе отчет так же и в том, что научить мыслить нельзя, можно лишь научиться мыслить. Здесь абсолютно необходимую роль играет момент рефлексии, так как сама мысль суть рефлексия. 

Можно помочь направить мысль в нужное русло, подсказать пути движения, но не двигаться вместо самого мыслящего. Нет готового рецепта правильного мышления, путь у каждого свой и по этой причине изложение смысла заявленного выше положения о качестве «достаточного основания» наверняка не совсем понятно или вовсе не понятно. По той простой причине, что каждый субъект есть уникальная единичная социальная форма, сформированная самим миром и самим собой, и как пройти от такого уникального единичного формального основания к необходимому всеобщему аформальному основанию единому на всех, и идти ли вообще, каждый должен решить сам.

 

N:   Это – Дорога Единства, Путь к Всеобщему, который должен пройти каждый человек, хочет он того или нет. Но не исключено и возможно, что такого пути (как уже сказано ранее) для многих уже не существует. Но это уже не трагедия, или такая трагедия, за которую полностью и абсолютно несет ответственность сам субъект.   «Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас ещё осталось от червя, Некогда были вы обезьяной, и даже теперь ещё человек больше обезьяны, чем иная из обезьян. Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака. Но разве я велю вам стать призраком или растением? Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!» Человек – это Путь и Переход. Человек – это Мост, который объединяет Миры Духа и Материи, очень узкий, подвижный и опасный:   «Я учу вас о сверхчеловеке. Человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?       Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?       Что такое обезьяна в отношении человека? Посмешище или мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для сверхчеловека: посмешищем или мучительным позором.       Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас ещё осталось от червя, Некогда были вы обезьяной, и даже теперь ещё человек больше обезьяны, чем иная из обезьян.       Даже мудрейший среди вас есть только разлад и помесь растения и призрака. Но разве я велю вам стать призраком или растением?       Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке!       Сверхчеловек — смысл земли. Пусть же ваша воля говорит: да будет сверхчеловек смыслом земли!       Я заклинаю вас, братья мои, оставайтесь верны земле и не верьте тем, кто говорит вам о надземных надеждах! Они отравители, всё равно, знают ли они это или нет.       Они презирают жизнь, эти умирающие и сами себя отравившие, от которых устала земля: пусть же исчезнут они!       Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но Бог умер, и вместе с ним умерли и эти хулители. Теперь хулить землю — самое ужасное преступление, так же как чтить сущность непостижимого выше, чем смысл земли!       Некогда смотрела душа на тело с презрением: и тогда не было ничего выше, чем это презрение, — она хотела видеть тело тощим, отвратительным и голодным. Так думала она бежать от тела и от земли.       О, эта душа сама была ещё тощей, отвратительной и голодной; и жестокость была вожделением этой души!       Но и теперь ещё, братья мои, скажите мне: что говорит ваше тело о вашей душе? Разве ваша душа не есть бедность и грязь и жалкое довольство собою?       Поистине, человек — это грязный поток. Надо быть морем, чтобы принять в себя грязный поток и не сделаться нечистым.       Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он — это море, где может потонуть ваше великое презрение.       В чём то самое высокое, что можете вы пережить? Это — час великого презрения. Час, когда ваше счастье становится для вас отвратительным, так же как ваш разум и ваша добродетель.       Час, когда вы говорите: «В чём моё счастье! Оно — бедность и грязь и жалкое довольство собою. Моё счастье должно бы было оправдывать само существование!»       Час, когда вы говорите: «В чём мой разум! Добивается ли он знания, как лев своей пищи? Он — бедность и грязь и жалкое довольство собою!»       Час, когда вы говорите: «В чём моя добродетель! Она ещё не заставила меня безумствовать. Как устал я от добра моего и от зла моего! Всё это бедность и грязь и жалкое довольство собою!»       Час, когда вы говорите: «В чём моя справедливость! Я не вижу, чтобы был я пламенем и углём. А справедливый — это пламень и уголь!»       Час, когда вы говорите: «В чём моя жалость! Разве жалость — не крест, к которому пригвождается каждый, кто любит людей? Но моя жалость не есть распятие».       Говорили ли вы уже так? Восклицали ли вы уже так? Ах, если бы я уже слышал вас так восклицающими!       Не ваш грех — ваше самодовольство вопиет к небу; ничтожество ваших грехов вопиет к небу!       Но где же та молния, что лизнёт вас своим языком? Где то безумие, что надо бы привить вам?       Смотрите, я учу вас о сверхчеловеке: он — эта молния, он — это безумие! —       Пока Заратустра так говорил, кто-то крикнул из толпы: «Мы слышали уже довольно о канатном плясуне; пусть нам покажут его!» И весь народ начал смеяться над Заратустрой. А канатный плясун, подумав, что эти слова относятся к нему, принялся за своё дело [64] ».   В человеке по настоящий момент нет ни смысла, ни цели, потому что сам человек до сих пор полагает, что его смысл и цель находятся где-то вне его. Человек отныне – бесплодная пустота бездны бессмысленно упавшая в себя, и всем ищущим смысл в своём падении и созданной собой пустоте уже никогда его не отыскать, ибо пустота бездны и бездна пустоты есть он сам. Истинная человечность – истинно всегда сверхчеловечна, ибо человек извечное и вечное нарушение «закона тождества», который может схватывать лишь остановленное, неподвижное, мертвое. Мертвецы, как известно и ранее хватали своих мертвецов, но лишь сейчас все они должны будут себя навечно захоронить.  Иными словами, винить кого-то в том, что ты как существо мыслящее, то есть обладающее человеческим, духовным «Я» оказался «существом не мыслящим»… лишь подтвердить и предъявить обвинение самому себе. Такой приговор каждый подписывает сам себе и это видит Бог, самый справедливый из всех возможных судов.

 

И прав был И Фихте, который более двух столетий назад, написал примерно о том же:

«Не столько для моих слушателей, сколько для других – ученых и философских читателей, которым как-нибудь попадет в руки это сочинение, я предназначаю следующее примечание. Большинство людей легче было бы побудить считать себя за кусок лавы с луны, чем за некоторое Я. Поэтому они не поняли Канта и не почуяли его духа; поэтому не поймут они и этого изложения, хотя в нем на самое первое место поставлено условие всякого философствования. Кто еще не достиг согласия с самим собою относительно этого пункта, тот не в силах понять никакой основательной философии; да он и не нуждается в ней. Природа, машиною которой он является, будет руководить им без всякого содействия с его стороны во всех делах, которые ему надлежит выполнить. Философствование требует самостоятельности; самостоятельность же может дать себе только сам человек [65] ».

 

По совокупности указанных причин дальнейшее изложение материала будет не совсем обычным. 

 

Мы будем двигаться, как бы «вокруг и около», как бы кружиться относительно известной и кажется исхоженной вдоль и поперек идеи – идеи необходимого основания, заявленного как «Центр», в который мы будем постепенно опускаться всё глубже и глубже, помогая увидеть, понять и раскрыть самостоятельно то, что он скрывает в себе, но «увидеть», «понять» и «раскрыть» скрытое должен сам читающий.

 

Необходимо преодолеть детскую веру в авторитеты и естественное детское же желание дальнейшего ментального ползания в плоскости формы, предлагаемой для ползания миром форм. Даже если покажется, что в результате такого ползанья обещано обретение Истины с «царствием Божьим» в придачу. Ведь так уже когда-то было.

Итак, предлагается – нечто принципиально иное в сравнении с тем, что было и могло быть ранее, предлагается не ползать.

Необходимо встать. Необходимо мыслить.

Нет труда более тяжкого и с некоторого момента просто неблагодарного, чем труд мысли, отыскивающей свою форму. Именно этим трудом начало заниматься  человечество с момента, когда у него появился огонь. Этому труду оно посвятило себя, бесстрашно осваивая глубины того, что много позднее станет научной дисциплиной формальной логики.

Но у мысли нет статичной формы, как это наивно воображает формальное мышление, как нет её и у Духа.

 

N:   Формальная логика продленная далее своего необходимого предела становится злом, настоящим злом, злом формы, порабощающей в себе содержание, погребающей его, скрывающей то, что есть источник жизни всякой формы. Принцип Формы есть принцип антидуховности, принцип противостояния духовному. Духовному в мире противостоит не атеизм, а отвратительная человеческая тупость (глупость слабоумия), которая и есть основа основ всех пороков, всех преступлений, основа самого существования и проявления в мире т.н. «зла». Тупость есть величайшее зло мира. Тупость – истинная «хула на духа святого». И не было времени в Мире, когда бы на Дух не исторгалось бы столько хулы.

Итак, начнём.

Известный в формальной логике принцип – «принцип достаточного основания» провозглашает необходимость исходить из соответствующих посылок, которые как принято считать, могут и должны обеспечить исходный, базовый, начальный пункт последующего движения к правильному выводу. 

То есть правильные исходные посылки, правильная основа вывода, правильный и логически безупречный вывод в соответствии с известными формально-логическими «законами», т.е. «правилами», должны привести к правильным результатам.

Действительно ли должны?

Любое декларируемое долженствование всегда выявляет проблему несоответствия и наличия возможности альтернативы.

Образно говоря, мы в данный момент находимся перед вратами, за которыми скрыта Истина. Стоим и держим в руках тяжелый, точнее почти неподъемный ключ.

Этот ключ, который воистину есть ключ к Истине, её основание и понимание – и есть  так называемый «принцип достаточного основания».

Достаточно пространный экскурс в историю вопроса будет дан далее и ниже, а сейчас требуется главное: требуется, образно говоря «поднять и удерживать» указанный ключ «в руках», т.е. в мышлении. 

Число мыслителей, кому это удалось сделать [66] за всю Истории Философии ничтожно. И не важно, к какой школе или направлению относили себя эти гении мысли, если у них это получалось, то они воистину открывали или приоткрывали Врата Истины и смогли лицезреть то, что открывалось их ментальному взору. И далее смогли передать,  сообщить об увиденном тем, кто сам не в состоянии был такое совершить.

Постоянно помня об особом положении «принципа достаточного основания», совершим обзор проблематики связанной с этим принципом.

Все те, кто имел честь соприкоснуться с дисциплиной «Логика», наверное знает, что в основе формальной логики находятся несколько – одни и на текущий момент их абсолютное большинство – полагают, что это четыре «закона» логики формальной.

Это «законы»: 1) «тождества», 2) «непротиворечия», 3) «исключенного третьего», 4) «достаточного основания»

Такой позиции придерживается, например,  А. Д Гетманова в учебнике логики, а также: В.И. Кирилов - А.А.Старченко «Логика. Учебник для юридических вузов» [67] ; «Формальная логика» (И.Я.Чупахин, А.М.Плотников и др. [68] ); Ю.П. Попов «Логика» [69] ; И.Кобзарь «Логика» [70] ; О.Н. Лагута «Логика и лингвистика» [71] ; Г.И. Челпанов «Учебник логики» [72] ; А.Л.Никифоров «Логика» [73] ; Е.К.Войшвилло М.Г.Дягтерев «Логика» [74] ; В.Г.Тымцяс «Логика. Курс лекций [75] », Демидов И.В. «Логика: Вопросы и ответы» [76] .

 То, что мы в качестве примера берем именно учебники, а не что-то иное [77] должно быть понятно, ибо учебники – источник грядущего урожая «знания и понимания», который после посева будет взрастать в мышлении  миллионов самостоятельных и осознающих мир и друг друга «разумных человеческих существ». 

Именно указанные «четыре закона» формальной логики, с точки зрения указанных авторов, являются основой логического знания, хотя некоторые из них делают специальные оговорки и даже просто избегают называть «законы» – законами, а переименовывают их в «принципы [78] ». Можно заметить, что мы пока что говорим исключительно о т.н. «логике формальной».

Иные и их меньшинство придерживаются иных и порой существенно иных взглядов, и для нас наиболее интересны и показательны в этой связи взгляды А.А.Ивина.

Краткое, но плодотворное знакомство с взглядами А.А.Ивина мы начнём с его примечательной, показательной и, как мы убедимся далее, совершенно не случайной критики взглядов Ф.Гегеля:

 

«Гегелевская критика логических законов опиралась, как это нередко бывает, на придание им того смысла, которого у них нет, и приписывание им тех функций, к которым они не имеют отношения. Случай с критикой закона исключенного третьего — один из примеров такого подхода. Сделанные вскользь, разрозненные и недостаточно компетентные критические замечания Гегеля в адрес формальной логики получили, к сожалению, широкое хождение [79] . В логике в конце XIX — начале XX вв. произошла научная революция, в корне изменившая лицо этой науки. Но даже огромные успехи, достигнутые логикой, не смогли окончательно искоренить тех ошибочных представлений о ней, у истоков которых стоял Гегель. Не случайно немецкий историк логики X. Шольц писал, что гегелевская критика формальной логики была злом настолько большим, что его и сейчас трудно переоценить [80] ».

 

С чего бы так? Почему сама гегелевская система получает и заслуживает с точки зрения указанного автора ярлык некоего «зла»?

Корни столь откровенного неприятия гегелевской диалектики находятся неподалеку – всего через десяток страниц в указанном источнике, с позволения сказать «знания», изданном в одноименном издательстве. Выделим главные мысли, без которых невозможно существование самого необходимого основания мировоззрения, которое демонстрирует А.А.Ивин:

 

 

«О так называемых законах логики В прошлом веке получила широкое распространение концепция <расширенной> формальной логики. Ее сторонники резко сдвинули центр тяжести логических исследований с изучения правильных способов рассуждения на разработку проблем теории познания, причинности, индукции и т.д. В логику были введены темы, интересные и важные сами по себе, но не имеющие к ней прямого отношения. Собственно логическая проблематика отошла на задний план. Вытеснившие ее методологические проблемы трактовались, как правило, упрощенно, без учета динамики научного познания. С развитием математической логики это направление в логике, путающее ее с поверхностно понятой методологией и пронизанное психологизмом, постепенно захирело. Трактовка логических законов в традиционной логике Отголоском идеи «расширенной» логики является, в частности, разговор о так называемых основных законах мышления, или основных законах логики. Согласно этой «широкой» трактовке логики основные законы - это наиболее очевидные из всех утверждений логики, являющиеся чем-то вроде аксиом этой науки. Они образуют как бы фундамент логики, на который опирается все ее здание. Сами же они ниоткуда не выводимы, да и не требуют никакой опоры в силу своей исключительной очевидности. Под это до крайности расплывчатое понятие основных законов можно было подвести самые разнородные идеи. Обычно к таким законам относили закон противоречия, закон исключенного третьего и закон тождества. Нередко к ним добавляли еще закон достаточного основания и принцип «обо всех и ни об одном». Согласно последнему принципу, сказанное обо всех предметах какого-то рода верно и о некоторых из них и о каждом в отдельности; неприложимое ко всем предметам неверно также в отношении некоторых и отдельных из них. Действительно, это так. Но совершенно непонятно, какое отношение имеет эта истина к основаниям логики. В современной логике это один из бесконечного множества ее законов. Закон достаточного основания вообще не является принципом логики - ни основным, ни второстепенным. Он требует, чтобы ничто не принималось просто так, на веру. В случае каждого утверждения следует указывать основания, в силу которых оно считается истинным. Разумеется, это никакой не закон логики. Скорее всего это некоторый методологический принцип, не особенно ясный, но в общем небесполезный. Закон тождества, как он толковался в «расширенной» логике, тоже имел только отдаленное сходство с соответствующим логическим законом. В процессе рассуждения значения понятий и утверждений не следует изменять. Они должны оставаться тождественными самим себе, иначе свойства одного объекта незаметно окажутся приписанными совершенно другому. Чтобы этого не случилось, надо выделять обсуждаемые объекты по достаточно устойчивым признакам. Требование не изменять и не подменять значения в ходе рассуждения является, конечно, совершенно справедливым. Но столь же очевидно, что оно не относится к законам логики. Что касается законов противоречия и исключенного третьего, то и они в рамках «расширенной» логики приобретали ярко выраженный методологический уклон. Первый закон обычно превращался в запрещение говорить одновременно «да» и «нет», утверждать и отрицать одно и то же об одном и том же предмете, рассматриваемом в одном и том же отношении. Второй подменялся требованием, чтобы решение каждого вопроса доводилось до полной определенности. Анализ следует считать завершенным только тогда, когда установлена истинность либо рассматриваемого положения, либо его отрицания. Это - полезные советы, но не законы логики. В итоге можно сказать, что рассуждения <расширенной> логики об основных законах мышления затемняют и запутывают проблему логических законов. Как ясно показала современная логика, законов логики бесконечное множество. Деление их на основные и неосновные лишено ясных оснований. Несостоятельна также подмена логических законов расплывчатыми методологическими советами. Никакого фундамента в виде короткого перечня основополагающих принципов у науки логики нет. Этим она не отличается от всех других научных дисциплин. Основных принципов, из которых выводилось бы или на которые опиралось бы все остальное содержание, нет ни у математики, ни у психологии, ни у любой иной науки. Иногда, правда, говорят о таких принципах или о фундаменте какой-то отрасли знания. В прошлом веке термин <основные принципы> нередко фигурировал в названиях научных книг. Но все это не должно пониматься буквально и прямолинейно. Удивительно, что разговор об основных принципах логики иногда возникает даже в наше время. Законы логики как элементы логической системы Есть еще один предрассудок, культивировавшийся «расширенной» логикой и доживший до наших дней, - это обсуждение законов логики в полном отрыве их от всех иных ее важных тем и понятий и даже в изоляции их друг от друга. При чтении старых книг по логике постепенно складывается впечатление разрозненности, необязательности и несвязанности рассматриваемых в них тем. Если удалить из старого учебника логики, скажем, раздел о законе исключенного третьего, на трактовке других законов это не скажется. Можно вообще устранить из такого учебника всякое упоминание об основных законах. И при этом все оставшееся не нужно будет даже перефразировать. Логические законы интересны, конечно, и сами по себе. Но если они действительно являются важными элементами механизма мышления - а это, несомненно, так, - они должны быть неразрывно связаны с другими элементами этого механизма. И прежде всего с центральным понятием логики - понятием логического следования, и значит, с понятием доказательства. Современная логика устанавливает такую связь. Доказать утверждение - значит показать, что оно является логическим следствием других утверждений, истинность которых уже установлена. Заключение логически следует из принятых посылок, если оно связано с ними логическим законом. Без логического закона нет логического следования и нет самого доказательства [81] ».

Следует видимо добавить, что рассуждения А.А.Ивина о логике являются закономерным и более того необходимым итогом того, что можно обозначить как «формализующее разложение мысли».

Ивин вообще интересен для нас постольку, поскольку является одним из самых последовательных и далеко не последних деятелей от отечественной формально-логической «науки логики» [82] , которые сумели довести своё мышление до «точки невозврата» своеобразного движения к особому мировоззренческому и философскому пункту, открыто противостоящего пункту Истины, какой она была дана Ф.Гегелем.

По факту первого кто достиг этого пункта и открыто «обосновал» его гнилое существование, можно считать уже известного нам Карла Поппер.

И если Фридрих Гегель принес и показал человечеству доступную пониманию Истину и в этом смысле является совершенным Творцом, который принес людям Истину, то Карл Поппер воистину является олицетворением противоположного полюса, который её у этих же людей публично стащил.

К.Поппер – идейный вор и разрушитель, вор, который сделал всё мыслимое, чтобы уничтожить, скрыть, похоронить Истину и нельзя не отметить, что весьма в этом преуспел.

 

«…мнение И. Лакатоса, что методология Поппера есть самое значительное явление в философии XX в. [1], нашло много сторонников, и это мнение вскоре перенесли и на попперианскую философию истории и социологию. Его учение стало мировоззренческой доктриной правого крыла социал-демократической партии, не говоря уже о том, что его методологию взяли на вооружение многие антикоммунисты Запада. Не только в Лондоне, но и в Бонне крайний теоретико-познавательный релятивизм Поппера, использованный им для обоснования реформистской «социальной инженерии», был оценен по достоинству. Разумеется, на тот факт, что Поппер ничего не смог дать для подлинной научной эвристики, что его методологию раздирают внутренние противоречия, что она во многом не оригинальна и его теоретико-познавательный «критицизм» повторяет идеи «фаллибилизма» прагматиста Пирса [2], закрыли глаза: ведь все эти изъяны с лихвой окупались консерватизмом его доктрины. И Поппера буржуазные его почитатели славят как «самого влиятельного» из философов наших дней [83] ».

 

Подведя итог этому краткому отступлению можно сказать, что если Ф.Гегель – великий Мыслитель, К.Поппер -  «великий» анти-мыслитель, но, разумеется, только в своём… тёмном роде, ибо полюс ментального разложения несёт в себе всё то, что несёт любое разложение [84] .

От считающегося «выдающимся» «достижении» К.Поппера, а речь о т.н. «принципе фальсифицируемости» действительно несет убийственным ментальным смрадом, но смрад этот большинством уже не ощущаем, так как почти неисчислимы легионы тех, кто примкнул к указанному полюсу по собственному недо- и тупоумию, или (и) подчиняясь стадному социальному рефлексу.

Эксгумация трупа попперизма, попперизма как явления особого рода без-умия, своего рода шизофрении сознания и мышления совершенно необходима, ибо человечеству для того, чтобы двигаться дальше необходимо полностью осознать где оно находится, где  очутилось, а очутилось оно – в бездонном тупике могильной бездны формализма.

Этот факт необходимо признать и осознать, так как именно в творимом человеком беззаконии формализующей мысли, в тотальном господстве и диктате формы, в умалении и абсолютном унижении человеческого духа находится причина всех существующих проблем, частных, локальных и глобальных и, разумеется, с учетом знания такой причины – условие их успешного преодоления [85] .

Ещё более определенно А.Ивин высказывается о принципе достаточного основания в своём написанном совместно с А.Л.Никифоровым «Словарём по логике»:

 

«Достаточного основания принцип  - принцип, требующий, чтобы в случае каждого утверждения указывались основания, в силу которых оно принимается и считается истинным. В логике традиционной это требование обоснованности знания, именуемое законом достаточного основания, включалось (наряду с непротиворечия законом, законом исключенного третьего, тождества законом и др.) в число т. наз. «основных законов мышления» или «основных законов логики». Последующее развитие логики показало, однако, что отнесение закона достаточного основания к числу логических законов лишено оснований. Стало также ясно, что сама проблема «твердых оснований», затрагивавшаяся традиционной логикой в связи с данным законом, трактовалась поверхностно, без учета системного характера научного знания и динамики его развития. Обоснование теоретического утверждения - сложный и противоречивый процесс, не сводимый к построению отдельного умозаключения или проведению одноактной эмпирической проверки. При этом из процесса обоснования не исключаются ни аксиомы, ни определения, ни суждения непосредственного опыта. Обоснование теоретического утверждения слагается из целой серии процедур, касающихся не только самого утверждения, но и той теории, составным элементом которой оно является [86] ».

Читая подобного рода безапелляционные суждения: «Последующее развитие логики показало, однако, что отнесение закона достаточного основания к числу логических законов лишено оснований» невольно возникает вопрос, на каком же основании такого рода логики делают столь далеко идущие логические выводы?

И на такие вопросы в самой логике таких логиков вовсе не случайно нет ответов, ибо даже с совершенно формальной – статистической стороны большинство отечественных ученых-логиков придерживаются все-таки иных взглядов. Для них «развитие логики» было видимо совершенно иным.

Так мы подошли к главному, что может пояснить значение рассматриваемого принципа – к связи принципа достаточного основания и диалектики.

Даже невооруженному и неизощренному логическому взгляду на предмет становится видимой наличие некоей глубокой корреляции оценки и роли принципа достаточного основании, данной А.Ивиным как открытым сторонником – делаем очень важное обобщение – западного взгляда, мировоззрения сформированного западной цивилизацией с уничтожающе пренебрежительной оценкой логики диалектической.

Но прежде чем далее разбираться с этим вопросом, нам нужно разобраться с иными формальными опорами принципа достаточного основания [87] .

Потому рассмотрим предмет достаточного основания с различных сторон, то есть основательно.

В самом деле, что такое просто основание?

 

«ОСНОВА́НИЕ - исходное условие, предпосылка существования нек-рого явления или системы явлений. В сфере познания поиски О. нек-рой теории осуществляются через процесс обоснования. Поисками "последних О. бытия" (к-рые часто называют принципами) отмечена вся история философии. У древних греков такие О. отыскивались как в материи (Фалес, Гераклит, Демокрит), так и в мире нематериальных сущностей (Платон). Во многих филос. системах Древнего Востока в качестве О. нередко выступали этич. категории – добро, зло и т.п. Аристотель расширяет круг проблем и говорит уже не об одном начале, а о четырех причинах всех вещей. В мистич. ср.-век. философии (Экхарт, Бёме) поиски О. всего сущего связывались с разработкой содержания категории ничто. Лейбниц впервые различил О. (ratio) и причину (causa). Он установил принцип достаточного О. для понимания истин факта, к-рые в эмпирич. философии объяснялись действующими причинами. У X. Вольфа О. есть то, через что можно понять, почему нечто существует. Крузиус первый различил О. бытия и О. познания. Кант логическим называет О., к-рое тождественно со следствием (аналитич. суждение), а реальным – О., в к-ром есть некое иное содержание, чем в следствии (синтетич. суждение). Детальную разработку категории О. дал Гегель, к-рый рассматривал его как момент в диалектич. развитии понятия, когда противоречия сущности разрешены в единстве положительного и отрицательного. Сущность, по Гегелю, определяет себя как О.: "основание есть внутри себя сущая сущность..." (Соч., т. 1, М. –Л., 1929, с. 207). После Гегеля категория О. рассматривалась гл. обр. в логич. аспекте (Шопенгауэр, Вундт, Зигварт, Иерузалем, Витгенштейн и др.), причем обычно указывалось, что принципу "все имеет свою причину" в реальности соответствует логич. принцип "все имеет свое О.". У Шопенгауэра, напр., закон достаточного О. дает необходимую связь различным представлениям, но сам как логич. закон обоснованию не подлежит. В диалектич. материализме категория О. приобрела особое значение в связи с материалистич. пониманием истории и раскрытием объективных О. развития общества. Содержание категории О. раскрывается через категории материи (как О. всех вещей), отражения (как О. познания) и его законов, а также практики. В формальной логике под О. понимают: 1) антецедент (см. Консеквент и антецедент) условного суждения; 2) аргумент; 3) одну из составных частей доказательства (см. Доказательство в формальной логике, Достаточного основания принцип и лит. при этих статьях). Лит.: Маркс К., Капитал, т. 1, М., 1955, с. 66, 88, 143, 193, 223, 341, 387, 492, 515; Ленин В. И., Философские тетради, Соч., 4 изд., т. 38, с. 117–36; Шопенгауэр А., О четверояком корне закона достаточного основания ..., пер. с нем., M., 1902; Шпет Г. Г., Проблема причинности у Юма и Kантa, К., 1907; Церетели с. Б., О природе связи основания и следствия, "ВФ", 1957, No 1; Эмдин М. В., О категориях основания и обоснованного, "Вестн. ЛГУ. Сер. экон., филос. и права", 1959, No 23, вып. 4; Бунге М., Причинность, пер с англ., М., 1962, § 9; Асмус В. Ф., Проблема интуиции в философии и математике, М., 1963, Кант И., Новое освещение первых принципов метафизич. познания, Соч., т. 1, М., 1963 [88] .

 

Вот если бы ко многим верным положениям этой статьи об Основании в «Философской Энциклопедии» было добавлено кое-что дополнительное…

Например, то, что сам термин «диалектический материализм» в философско-логическом плане являет собой нечто загадочное и непостижимое, так как диалектика того, что не имеет формы – мысли самым постыдным образом терминологически обездвижено застревает в том, что является её противоположностью – материей. И разве может быть диалектика, как неостановимое движение постижения Истины, быть обездвиженной и далее по этой причине разделенной в себе и нести в качестве своего всеобщего, своего основания атрибут формы, в данном случае «материальности»?

К этому ещё можно было бы добавить что, казалось бы, повсеместно господствующее положение диалектики в советское время каким-то непостижимым образом сочетается с безумием полного непонимания природы т.н. «социалистического строя».

Речь о том, что имевший место так называемый «реальный социализм» в действительности вообще не имел к настоящему обществу будущего – которое можно и нужно обозначить понятием – социализм – никакого отношения [89] .

Среди безусловно правильного можно увидеть и знакомое нам имя хулителя мысли Шопенгауэра, который полагает, что закон достаточного основания связывая воедино представления тем не менее, в отношении самого себя перестает быть законом, что в свою очередь уже достаточно близко к взглядам современного члена «клуба хулителей  Гегеля» А.Ивина.

Как уже отмечено ранее в начале первой главы этой Книги приведена довольно значительная по объему цитата из классической работы Мартина Хайдеггера  «Положение об основании», в которой Хайдеггер находит основание бытию в его противоположном – в Ничто.

Действительно: «На самом деле так кажется, когда мы мыслим, согласно правилам обыч­ной логики»…

Бытие – Основание… Основание - Без-дна… Бытие – Без-дна.

Что есть Без-дна? В материальности нашего мира это Пустота Бесконечного. В противопоставлении Бытию как Абсолютному Бытию – это Абсолютная Бездна Ничто.

Обратим внимание, что Хайдеггер, таким образом, оказывается в интересной для философа компании: «В мистич. ср.-век. философии (Экхарт, Бёме) поиски О. всего сущего связывались с разработкой содержания категории ничто».

Обратим внимание и на сущностный характер основания как движения обоснования у Ф.Гегеля:

 

«В обычном умозаключении бытие конечного являет себя как основание абсолютного; именно потому, что есть конечное, есть и абсолютное. Но истина состоит в том, что абсолютное есть именно потому, что конечное есть в себе самой противоречивая противоположность, потому, что оно не есть. В первом смысле умозаключение гласит: бытие конечного — это бытие абсолютного; в последнем же смысле оно гласит: небытие конечного — это бытие абсолютного». [Глава третья ОСНОВАНИЕ (DER GRUND)] Сущность определяет самое себя как основание. Подобно тому как ничто сначала находится в простом непосредственном единстве с бытием, так и здесь простое тождество сущности сначала находится в непосредственном единстве с ее абсолютной отрицательностью. Сущность есть только эта своя отрицательность, которая есть чистая рефлексия. Она есть эта чистая отрицательность как возвращение бытия в себя; таким образом, она определена в себе или для нас как основание, в котором растворяется бытие. Но эта определенность не положена ею самой; иначе говоря, сущность не есть основание, именно поскольку ею самой эта ее определенность не положена. Но ее рефлексия состоит в том, чтобы положить себя как то, что она есть в себе, положить как отрицательное и определить себя. Положительное и отрицательное составляют то существенное определение, в котором она исчезла как в своем отрицании. Эти самостоятельные рефлективные определения снимают себя, и исчезнувшее в основании определение есть истинное определение сущности. Поэтому основание само есть одно из рефлективных определений сущности, однако последнее из них, вернее, лишь определение как снятое определение. Рефлективное определение, исчезая в основании, приобретает свое истинное значение — быть абсолютным самоотталкиванием (Gegenstoss) себя в само себя, а именно, положенность, присущая сущности, дана лишь как снятая положенность, и, наоборот, лишь снимающая себя положенность есть положенность сущности. Сущность, определяя себя как основание, определяет себя как неопределенное, и лишь снятие ее определенности есть процесс ее определения. — В этой определенности как снимающей самое себя она не сущность, происходящая из иного, а сущность, тождественная с собой в своей отрицательности». Поскольку от определения как первого, непосредственного идут дальше к основанию (в силу природы самого определения, которое погружается в основание через себя), основание есть прежде всего нечто определенное этим первым. Однако этот процесс определения как снятие процесса определения есть, с одной стороны, лишь восстановленное, очищенное или выявившееся тождество сущности, которое рефлективное определение есть в себе; с другой стороны, лишь это отрицающее движение как процесс определения есть полагание той рефлективной определенности, которая являла себя непосредственной, но которая лишь положена исключающей самое себя рефлексией основания, и притом положена лишь как нечто положенное или снятое. — Таким образом, определяя себя как основание, сущность происходит лишь из себя. Следовательно, как основание она полагает себя как сущность, и процесс ее определения в том именно и состоит, что она полагает себя как сущность. Это полагание есть рефлексия сущности, снимающая самое себя в процессе своего определения, — есть, с этой стороны, полагание, а со стороны процесса определения — само (das) полагание сущности, стало быть, и то и другое в одном действии. Рефлексия - это чистое опосредствование вообще, основание - это реальное опосредствование сущности с собой. Рефлексия, движение ничто через ничто обратно к самому себе, просвечивает в ином (ist das Scheinen seiner in einem Anderen) но так как противоположность в этой рефлексии еще не обладает самостоятельностью, то ни первое - просвечивающее (das Scheinende) - не есть положительное, ни иное - то, в чем оно просвечивает (in dein es scheint), не есть отрицательное. Оба, собственно говоря, суть субстраты одной лишь силы воображения: они еще не соотносятся с самими собой. Чистое опосредствование - это лишь чистое соотношение без соотносящихся [определений]. Хотя определяющая рефлексия и полагает такие соотносящиеся [определения ], которые тождественны с собой, однако они в то же время только определенные соотношения. Основание же - это реальное опосредствование, потому что содержит рефлексию как снятую рефлексию; оно сущность, возвращающаяся в себя через свое небытие и полагающая себя. В соответствии с этим моментом снятой рефлексии положенное приобретает определение непосредственности, чего-то такого, что вне соотношения или своей видимости тождественно с собой. Это непосредственное есть восстановленное через сущность бытие - небытие рефлексии, которым сущность опосредствует себя. Сущность возвращается в себя как отрицающая; таким образом, возвращаясь в себя, она сообщает себе определенность, которая именно поэтому есть тождественное с собой отрицательное, снятая положенность, и тем самым также и нечто сущее как тождество сущности с собой в качестве основания. Основание есть, во-первых, абсолютное основание, в котором сущность прежде всего дана как основа (Grundlage) вообще для отношения основания; точнее говоря, основание определяет себя как форму и материю и сообщает себе содержание. Во-вторых, оно определенное основание как основание определенного содержания; поскольку отношение основания, реализуя себя, становится вообще внешним себе, оно переходит в обусловливающее опосредствование. В-третьих, основание предполагает условие; но условие в такой же степени предполагает основание; необусловленное - это их единство, суть в себе (die Sache an sich), которая через опосредствование обусловливающего отношения переходит в существование.» [90]

Итак, главное: «определяя себя как основание, сущность происходит лишь из себя», то есть результатом определения сущности является её (сущности) самоопределение собой: «определяя себя как основание, сущность происходит лишьиз себя. Следовательно, как основание она полагает себя как сущность, и процесс ее определения в том именно и состоит, что она полагает себя как сущность. Это полагание есть рефлексия сущности, снимающая самое себя в процессе своего определения, — есть, с этой стороны, полагание, а со стороны процесса определения — само (das) полагание сущности, стало быть, и то и другое в одном действии»

… и то и другое в одном действии…

«Это полагание есть рефлексия сущности, снимающая самое себя в процессе своего определения, — есть, с этой стороны, полагание, а со стороны процесса определения — само (das) полагание сущности, стало быть, и то и другое в одном действии».

Вот, казалось бы, и наглядный образный ответ ментальному слепцу А.Шопенгауэру, который буквально не желает помыслить-увидеть основания  в единстве двух указанных действий, которое просто и естественно снимает проблему применимости принципа основания к самому себе. Но снимает, конечно же, так, что утверждает этот принцип именно в качестве основополагающего, такого который находит своё основание – в себе самом.  

Продолжая начатое формальное движение поиска обоснования отметим, что даже А.Ивин не мог пройти мимо того, что именно Лейбниц нанес формальной аристотелевской логике [91] непоправимый удар и тем в буквальном смысле привел в движение закостенелую в течении двух тысячелетий формально-логической структуру построенную Аристотелем:

 

«Достаточного основания принцип — принцип, требующий, чтобы в случае каждого утверждения указывались убедительные основания, в силу которых оно принимается и считается истинным. Требование достаточных или убедительных оснований столь же старо, как и само теоретическое мышление. В ясной форме это требование сформулировал уже Аристотель. Он уточнил одновременно, что в различных областях знания требование достаточности оснований является разным, и не следует от оратора требовать научных доказательств, а от математика — эмоционального убеждения. Важное значение Д.о.п. придавал Г.В. Лейбниц, приписывавший ему не только эпистемологический, но и онтологический смысл. Все существующее, считал Лейбниц, имеет достаточные основания для своего существования, в силу чего ни одно явление не может считаться действительным и ни одно утверждение истинным или справедливым без указания его основания: “Аксиома, что ничего не бывает без основания, должна считаться одной из самых важных и плодотворных аксиом во всем человеческом познании…” В основе всех необходимых истин лежит, по Лейбницу, логический закон противоречия, предпосылкой всех фактических и случайных истин выступает Д.о.п. Характеристика последнего, данная Лейбницем, не отличалась ясностью, и уже вскоре были предприняты попытки свести требование достаточного основания к условию непротиворечивости. В дальнейшем идея Лейбница понималась по-разному. В частности, А. Шопенгауэр истолковывал ее как положение о необходимой взаимосвязи каждого явления со всеми иными явлениями» [92] .

 

Судьба Готфрида Вильгельма фон Лейбница (нем. Gottfried Wilhelm von Leibniz) –типичная судьба тех очень и очень немногих сынов человечьих, за подвиг жизни которых люди платили им то, что и должна платить тьма за принесенный извне свет.

Сделав, в сравнении с обычным двуногим обитателем планеты бесконечно много,  они получали в итоге примерно то, что получил, например, Лейбниц в качестве награды: за его гробом шел только его секретарь… [93]

 

«По Лейбницу, в мире ничто не происходит без достаточного к тому основания; закон достаточного основания распространяется как на физическую природу, так и на человеческую душу, и уж тем более он имеет силу по отношению к божественному бытию. Бог, согласно Лейбницу, действует в силу принципа достаточного основания, ибо это - высший принцип существующего - принцип наилучшего. Различая истины разума и истины факта, Лейбниц вводит в качестве высшего основоположения первых закон тождества (или противоречия), называя его принципом сущности, а в качестве верховного принципа вторых - закон достаточного основания. "Случайное, которое существует, обязано своим бытием принципу наилучшего как достаточному основанию вещей". Понятно, что, действуя в силу закона достаточного основания, или блага, Бог у Лейбница имеет в качестве основных определений мудрость и всемогущество. Ибо свободу Бога, как и свободу вообще, Лейбниц понимает не как действие без мотива (без основания), а как действие в соответствии с законом добра. Здесь Лейбниц продолжает традицию средневекового томизма [94] ».

  Поразительна и чрезвычайно показательна та убийственная самоирония, которая открыто-и-бесстыдно демонстрируется так называемой формальной логикой, когда эта логика утверждает некий и надо полагать по наименованию основополагающий принцип.

Ведь этой логике невдомек, что всякое формальное утверждение утверждает, прежде всего, - то есть в самом основании основания утверждаемого – прямо противоположное тому, что утверждается!

 

Обратим внимание на то, что сейчас мы уже невольно перешли к очень известному положению, что утверждение,  определение есть отрицание.

Далее приведен фрагмент работы Ф.Гегеля, в котором ясно и точно раскрывается и сущность отрицания и показаны все формы, в которых оно себя осуществляет. Обратим внимание и на то, какова так сказать среда проявления «отрицания» как процесса осуществления Единства Бытия и Ничто; беспредельная мощь Бытия поглощается им же, и уже в качестве формы обертывается в Ничто: 

 

«Если же, напротив, брать реальность в ее определенности, то ввиду того, что она содержит как нечто сущностное момент отрицательности, совокупность (Inbegriff) всех реальностей становится также совокупностью (Inbegriff) всех отрицаний, совокупностью (Inbegriff) всех противоречий, прежде всего абсолютной мощью (Macht), в которой все определенное поглощается; но так как сама эта мощь имеется лишь постольку, поскольку она имеет против себя нечто, еще не снятое (Aufgehobenes), то, когда ее мыслят как мощь, ставшую осуществленной, беспредельной, она превращается в абстрактное ничто. То реальное во всяком реальном, бытие во всяком наличном бытии, которое будто бы выражает понятие Бога, есть не что иное, как абстрактное бытие, то же, что и ничто. Определенность есть отрицание, положенное как аффирмативное, это - положение Спинозы: omnis detenninatio est negatio. Это чрезвычайно важное положение; только надо сказать, что отрицание, как таковое, есть бесформенная абстракция. Но не следует обвинять спекулятивную философию в том, что для нее отрицание или ничто есть нечто последнее; оно не есть для нее последнее, как и реальность не есть для нее истинное. Необходимым выводом из положения о том, что определенность есть отрицание, является единство спинозовской субстанции или то, что существует лишь одна субстанция. Мышление я бытие, или протяжение, эти два определения, рассматриваемые Спинозой, должны были быть сведены им в одно в этом единстве, ибо как определенные реальности они отрицания, бесконечность которых есть их единство; согласно спинозовской дефиниции, о которой будет сказано ниже, бесконечность [всякого] нечто есть его аффирмация. Он понимал поэтому оба определения как атрибуты, т. е. как такие, которые не имеют отдельного устойчивого наличия (Bestehen), в-себе-и-для-себя-бытия, а даны лишь как снятые, как моменты; или, правильнее сказать, они для него даже и не моменты, ибо субстанция совершенно лишена определений в самой себе, а атрибуты, равно как и модусы, суть различения, делаемые внешним рассудком. - Точно так же несовместима с этим положением субстанциальность индивидов. Индивид есть соотношение с собой в силу того, что он ставит границы всему иному; но тем самым эти границы суть также и границы его самого, суть соотношения с иным; он не имеет своего наличного бытия в самом себе. Индивид, правда, есть нечто большее, чем только во всех отношениях ограниченное, но это "большее" относится к другой сфере - понятия; в метафизике бытия он всецело определен; и против того, чтобы индивид, чтобы конечное, как таковое, существовало в себе и для себя, выступает определенность в своем существе как отрицание и увлекает конечное в то же отрицательное движение рассудка, которое заставляет все исчезать в абстрактном единстве, в субстанции. Отрицание непосредственно противостоит реальности; в дальнейшем, в сфере собственно рефлектированных определений, оно противопоставляется положительному, которое есть рефлектирующая в отрицание реальность, - реальность, в которой светится то отрицательное, которое еще скрыто в реальности, как таковой» [95] .

Итак, сейчас мы должны со всем возможным вниманием следить за мыслью, что означает: следить за мыслью мысли…, и т.д., и в целом в качестве некоторого предела, и его охвата как цели действия – следить за смыслом, которые обретается в таком рефлексивном движении:

утверждение определенной формы, как её выявление-порождение предполагает в качестве необходимой причинной основы первоначальность противоположного – отрицающего утверждения.

 

То есть необходимо понять, принять и понимать в качестве единого всеобщего принципа правильного мышления, что человек-разумный всегда утверждая нечто – всегда осуществляет отрицание, прежде всего – осуществляет отрицание и лишь потому, лишь в качестве следствия осуществленного  отрицания утверждает, в данном случае «нечто».

И в этой связи обязательно обратим внимание  на следующий  определяющий всю ситуацию момент – односторонний, формальный или диалектический, аформальный характер осуществляемого определения формы выявляется формой производимого отрицания.

Иными словами, формальное отрицание это не просто формальное отрицание, но и односторонне-формальное отрицание, определение одного через обязательное отрицание другого.

 

Аформальное, диалектическое определение охватывает всё, а точнее абсолютно всё, что связано с определяемым, т.е. охватывает, обнаруживает и выявляет всеобщее, как необходимое основание данной формы и, осуществляя отрицание, отрицает не поочередно лишь одну из сторон, но одновременно обе! [96] Формальному же уму это кажется совершенно невозможным и непостижимым. Как такое может быть, если не на что опереться? Вокруг ничего нет! Вокруг лишь бездна! Формальный ум останавливается перед бесконечным, страшась бесконечного. Аформальный – не беря отдельно или «А», или «не-А» - берёт их оба в качестве достаточного основания, в качестве всеобщего, бесконечного-которое-их-объединяет, и  так хайдеггеровским прыжком-в-бездну преодолевает бесконечное – определяя его, оформляя его, через порождение в себе бесконечности высшего ранга.

 

После как можно более глубокого осознания приведенного положения, а мы к нему будем возвращаться неоднократно, демонстрируя его логическую состоятельность на целом ряде примеров, без которого понять диалектику совершенно невозможно, пройдемся ещё раз по теме определения, на этот раз, начав как бы с иного направления [97] .

Как уж сказано: принцип достаточного основания есть ничто иное, как своего рода исходный пункт начала аформального движения мысли, истинно достигающей своего содержания и в силу этого являющийся и конечным пунктом, а всё движение – это движение бесконечной рефлексии мысли, постигающей себя-в-себе-через-себя, ибо в мире нет ничего кроме субстанции, которая в качестве текущей-и-потому-определенной-формы неопределенного-и-потому-бесформенного есть мысль.

Мысль как понятие суть антиномия.

Что это значит?

А это значит, что любое понятие (в гегелевском т.н. спекулятивном смысле) есть движение своих противоположных сторон переходящих друг в друга через самих себя, а иначе говоря, понятие – суть форма именуемая бинером [98] .

Подробно это же выглядит следующим образом, представим весь процесс пошагово.

Шаг первый: любая мысль (и любое понятие) есть некоторая конечная, т.е. «определенная»  форма, которая внутри себя содержит то, что является основанием формы, которое аформально (т.е. не имеет формы) по причине того, что является бесконечным.

Шаг второй: любая мысль (и любое понятие) являются формой, которая есть и есть лишь потому, что эта форма по-является как результат движения содержания, то есть движения-перехода неопределенного-бесконечного-бесформенного – в оформленное и конечное, т.е. всякая форма это именно – форма движения.

Шаг третий: мышление-которое-мыслит-понятие, что есть мышление, которое вскрывает форму, которое входит внутрь её и в глубине улавливает, находит, обнаруживает основание основания мыслимой формы; кого? – самого мыслящего, который становится текущим синтезом данной формы и её основания – содержания; именно так мыслимое мыслителем понятие приближается к  тождеству с понятием, которое мыслится, становится этим понятием.

 

В качестве наглядной иллюстрации к наиболее трудному третьему шагу вспомним уже знакомое нам из работы М.Хайдеггера «Положение об основании» и далее наш комментарий к этому из  Первой Главы:

«Кажется, мы ясно видим некое обстояние дел. И все же в том, что находится у нас перед глазами, мы не усматрива­ем ближайшего. Видеть нечто и специально рас-сматривать увиденное — не одно и то же. «Рас-сматривать» оз­начает здесь: вглядываться в то, что собственно глядит на нас из увиденного, т.е. из самого его существа. Мы мно­гое видим, но немногое можем рассмотреть. Даже тогда, ког­да мы рас-смотрели увиденное, мы редко бываем в состоя­нии выдержать взгляд этого рассмотренного и сохранить в своем поле зрения это рассмотренное».   «Обычное мышление – поверхностно, то есть формально, это внешнее мышление, как проявление внешней попытки что-то увидеть. А стремление «увидеть» в смысле «понять, ощутить, выяснить» не может не быть стремлением увидеть суть, обозреть глубину, а не просто поверхность формы. Увидеть ментально, означает в буквальном смысле «рас-сматривать» … вглядываться в то, что собственно глядит на нас из увиденного, т.е. из самого его существа», а иначе – погрузившись в глубины, в сущность рас-сматриваемого, видеть глазами того, что «глядит на нас из увиденного».

Пусть «А» есть некоторая форма или некоторое явление.

Основание формы «А» является то, что обеспечивает поддержание жизни-существования формы – её содержание, которое есть её отрицание: «- А», то есть «не-А».

На обыденном языке это означает, что определенность любой формы «А» есть не только сама эта форма, но и всё иное, что не есть эта форма, то есть:

 

α) «А» есть «А» как определенная форма,   но и (и это крайне важно!)    β) «А» есть одновременно неопределенное-абсолютно-всё-иное-что-не-есть «А».

 

Вот тот пунктик, который у нас обозначен символом «β»(бэта), вот тот краеугольный камень диалектики, который не видит всякая формальная мысль и по этой причине любое формальное построение, осуществленное человечьим умом осуществляется вкривь и вкось и финал, который законно его ждёт всегда и неизменно один – руины.

Итак, рекомендуется попробовать рискнуть самостоятельно осмыслить оба пункта [99] . А через некоторое и достаточно короткое время мы вернемся к обозначенному нами пункту  «β», чтобы очень-очень подробно показать и рассказать, откуда же он такой взялся. И, кроме того, вернёмся с целью основательно поводить по этому пунктику всеми теми продубленными наукой логикой физиономиями с взглядами полными ненависти к диалектике. Они это воистину заслужили.

Чтобы как-то образно и несколько иначе попытаться представить рассматриваемую ситуацию, воспользуемся известным литературным образом.

Известный очень многим роман Г.Уэллса «Человек-невидимка». Десятки экранизаций и множество фильмов просто «по мотивам». Но мало кто из читавших и видевших экранизации этого литературного произведения задумывался над следующим.

Если бы человек действительно стал совершенно прозрачен для света, то есть электромагнитного излучения видимого диапазона, то такой невидимка был бы слепым, слепым как крот. А это более чем сомнительная радость даже вместе с обретенным качеством невидимости [100] .

Полностью прозрачная для света сетчатка глаза человека, которая и формирует образ того, что человеческий глаз совместно с мозгом воспринимает как увиденное, не сможет взаимодействовать с лучами света, которые несут информацию о мире и невидимка окажется совершенно слепым.

Информационный экран абсолютно прозрачен?

Значит, он ничего не отражает в себе, он информационно есть ничто, пустое пространство пустоты.

N:   Таким образом, можно предложить следующую общую интерпретацию существования и восприятия формы «А». «А» как некоторый образ формы всегда есть единство: 1.      «А»-образа-клише-печати; 2.      «А»-образа-отпечатка-печати, и, конечно же, того, 3.      на чем ставится эта печать. Иными словами, сознание человека и потому сам человек, являют собой нечто вроде специфического информационного экрана, на который осуществляет проецирование образов Пространства. И, кажется, само собой, должно быть понятно, что экран – должен быть. Образно говоря, такой экран постепенно оформляется и обретает способность отражения в себе, во-первых, растущему количеству чувствительных элементов, и, во-вторых, их возрастающему качеству (чувствительностью и избирательностью). Но и чувствительные элементы, и их качество суть лишь формы которые и есть Пространство, из которого на экран проецируется происходящее. Обратим внимание – проецируется на плоскость. По мере роста точности отражения: плотности, насыщенности, чувствительности и т.д. элементов, − растёт и формальное соответствие отражающегося – отражаемому, но, в какой-то момент, экран, который стал совершенно непрозрачным и казалось бы способен с эффективностью 100% извлекать всю полноту информации с потрясающим разрешением и точностью начинает давать сбои в виде парадоксов двоения. Ранее единое и целое начинает расслаиваться, двоиться [101] . Первоначально «экран» недоумевает и даже начинает нервничать: всё ранее известное становится как бы размытым и неопределенным, но затем он адаптируется и начинает видеть в таком двоении то, что ранее не было – он начинает видеть глубину. Плоское, формальное восприятие стало объемным: появилось как бы новое измерение. С ним появилась как чувственно-непосредственное бесконечность, в которую нет необходимости вглядываться, так как и она сама непосредственно и непрерывно глядит на смотрящего, глядим из непривычной и непонятной Глубины, и что самое непривычное и даже удивительное – глядит в глубину самого смотрящего. Можно было бы сказать так: «экран перестаёт быть плоским и начинает становиться Пространством», но «экран» всегда и был Пространством.

Объясняющая аналогия: каждый человеческий глаз воспринимает окружающее различно, простое плоское наложение двух картинок давало бы странную и нелепую двоящуюся картинку мира. Но мозг человека автоматически синтезирует из этих двух картинок, каждая из которых является некоторым приближением к реальности, её плоскостными проекциями новое замечательное качество – объем, пространственность.

Так человек из двух плоскостных точек зрения получает одну пространственную, которая объединяет обе, является общим, единым.

 

ИТАК: Точно так же из множества формальных, то есть в известном смысле как бы плоских и в буквальном смысле – позиций, позиций как точек зрения можно получить синтетическое, пространственное видение. Такое видение способно объединить и более того, изначально объединяет все имеющиеся мнения, позиции, отношения, ранее противоречащие друг другу и противостоящие друг другу в единство, являясь Всеобщим всех мнений, позиций, отношений.

 

Люди спорят и конфликтуют потому, что хотя и смотрят на ОДНО и ТО ЖЕ, смотрят на Всеобщее, пребывающее в бесконечной замкнутой на себя, самопорождающей последовательности своих неисчислимых форм, но в силу ограниченной способности понимания и видения видят каждый то, что могут и, как правило, хотят увидеть.

То есть видят как бы с различных ментально-пространственных позиций, различного своего расположения и положения в едином ментальном Пространстве. Вследствие этого появляются и разнящиеся и противоречащие друг другу т.н. «точки зрения».

Иными словами:

 

каждый видит лишь доступную собственному разумению форму некоторой Единой Сущности. Далее сопоставляя увиденное, каждый, естественно, то есть в силу эгоизма имеющего место детского ментального возраста, считает правым лишь себя, не понимая, что именно все, все без исключения (!), т.е. абсолютно все различающиеся и противоречащие друг другу формы необходимо составляют Единую Всеобщую форму увиденного, хотя бы по той простой причине, что все эти взгляды есть проекции Всеобщей Мысли, находящейся в процессе становления.

Потому, кроме множества разнящихся и противоречащих друг другу точек зрения существует Универсальная Всеобщая уже не формально-плоскостная, а Пространственная Позиция Видения. Есть Единое, общее, точнее Всеобщее Пространство, в котором всё ранее различающееся и противоречащее друг другу являет собой ОДНО.

Каждая формальная точка зрения способна  видеть, обозначить и выразить лишь грань Истинного. Так видит и воспринимает формальное сознание. Но все точки зрения сливаются в Видении, которое есть синтез этих точек зрения. Такое Видение сливает в целое все увиденные грани. Такое видение позволяет увидеть, охватить не единичное и особенное, не отдельную грань и их определенную совокупность, а весь Кристалл Всеобщего целиком.  

 

Именно указанная Позиция и только она является НЕОБХОДИМЫМ ОСНОВАНИЕМ достижения Единства. Её, именно эту Позицию Всеобщности, необходимо искать прежде всего, если возникает конфликт и непонимание, но «если» можно вообще убрать, так как этом мир – мир всеобщего недопонимания и непонимания друг друга. И никто в нём не ищет необходимого, истинного Основания, как Основания Истины.

 

В качестве примера истинного, настоящего понимания приведём слова Побиска Георгиевича Кузнецова:

«Вот как узнать,  понял человек или не понял. Какой-то признак должен быть понимания. Вот этот признак, как человек  становится  понявшим можно получить следующим образом. Сделаем фотографии одной и той же местности,  но  с  разных высот и под разными углами зрения. Получится много разных фотокарточек. Если такую серию фотокарточек выложить и спросить: что это такое,  то когда человек понял,  он говорит:  ребята, это же одно и то же с разных точек зрения.  Вот когда человек смог сказать, что это одно и то же,  хотя виды фотокарточек разные, то он понял. По этой причине на сей раз я уже сказал о слове "Понятие" в том смысле,  как это понимает диалектическая логика. Понять, это понять, как  один и тот же объект выглядит с разных точек зрения или один и тот же объект,  меняющий свой вид, но регулярно возвращающийся к одному и тому же состоянию [102] ».

Обратим внимание и на то, что описанный нами выше экран, очевидно, составляет проекцию данного Пространства на него самого, точнее – в него самого, в его глубину и потому является Им (Пространством), в этом смысле мы видим единство всех трех взаимодействующих компонентов.  

Человек, который мыслит и мыслит аформально, то есть его мышление имеет всеобщий характер, такой человек есть триединство всего перечисленного, такой человек мыслит субъект-объектно, цельно, едино, правильно.

Он – экран, на котором отпечатывается (отражается) форма, то есть он – отражающее.

Так же он – то, что отражается, то есть он отражающееся.

И к тому же он есть то, что отпечаталось (отразилось), то есть он есть отраженное. Разумеется, этот триединый процесс интерактивен и является постоянным, нескончаемым движением приближения к Абсолютному Пределу Единства Троих в Одном.

Там, где они встречаются, познаётся Истина.

Но как же в рассматриваемом смысле выглядит не всеобщий, а определенный или формальный процесс восприятия и мышления?

Краеугольный закон логики формальной «закон тождества»: «А»=«А». Именно за «закон тождества» как за белую трость человека с ограниченными умственными возможностями неуклонно держатся все, кто лишен по каким-либо причинам возможности нормального ментального видения мира.

И это вполне можно понять, так как это… правильно.

Отрицать значимость этого закона не имеет смысла, так как именно благодаря ему, человеческий разум растёт в своей силе выявления, различения и определения отношений мира форм. И такая ситуация до известного момента вполне объяснима и её можно считать нормальной. Никто же не обвиняет детей в слабоумии, хотя каждому ясно, что детский разум намного слабее разума взрослого. Они – просто дети, они растут и учатся [103] .

Но формальное, как бы плоскостное, и противоречивое восприятия мира в необходимый момент должно уступить место более точному и полному, и потому правильному пространственному.

 

N: Никто не поставит детей руководить большими производственными коллективами. Никто не посадит ребенка за штурвал пассажирского лайнера. Никто не поручит ребенку решать судьбы человека в судах. Никто не позволит ребенку преподавать в Университете и т.д. Никто… Никто?! Но воистину безумная парадоксальность ситуации в том, что в этом мире вечного антидуховного «праздника непослушания» детей - Божьих отпрысков упорно отказывающихся принять своё духовное наследство все, всегда и повсеместно именно так и делают. Почему? А потому, что всем этим отпрыскам кое-что кажется. А кажется им, что Всеобщего – НЕТ! И нет потому, что они никак не могут его понять, то есть правильно помыслить и максимум, на что способны, это верить в относительную истинность непосредственного. И поскольку нет общего и Всеобщего – то нет и Бога [104] и совершенно невозможна диалектическая логика. А кто же есть? А никого нет, ни-ко-го, кроме вконец обезумевшего «венца эволюция», доходящего в своём безумии до того, что он воображает себя уникальным (!) мыслящим (!) существом во всей Вселенной. В связи с этим обязательно следует отметить, что настоящая уникальность человеческой расы в силу переживаемого исторического момента действительно в том, что это, скорее всего, действительно единственное по-настоящему немыслящее существо во Вселенной, других таких в радиусе многих миллиардов световых лет в настоящий момент точно нет.  Детское восприятие, детское представление мира, детская логика способная мыслить лишь в границах форм постоянно и неизменно из века в век, из десятилетие в десятилетий приводит к конфликтам, насилию, спорам, катастрофам, войнам… Дети, дети в ментальном, нравственном и духовном отношении стоят на боевых дежурствах ядерных сил и они, не задумываясь сотрут мир в радиоактивную пыль, если поступит приказ. Дети стоят на страже «национальных интересов» своих сообществ и готовы по приказу насиловать волю и прямо пытать тех, о ком им будет сказано, что они угрожают «национальной безопасности» [105] .  Дети стоят по главе государств и парламентов, дети контролируют судебные органы и прокуратуру и следят за «исполнением закона», который они сами и придумывают для себя и других. Дети возглавляют религии и различные церковные конфессии. Дети интерпретируют «священные тексты» и спорят о том, какие из них даны «Богом» и потому истинны, а какие нет. Социальные иерархии детей составляют государства и общества, которые самоорганизовываются в соответствии с имеющимся детским уровнем развития сознания. Дети разрабатывают политику государств и, собираясь в песочнице «восьмерки» или «двадцатки», направляют мировое развитие в русло, которое кажется им соответствующим той «системе ценностей», которой они, почему-то и видимо неуклонно придерживаются. И что это за «система» и «ценностей» чего, если она неизменно порождает конфликты и неизменно несет насилие над иными, боль и смерть?! Глупые эгоистичные дети своими руками довели Природу Планеты «до ручки» и продолжают загрязнять мировой океан, вырубать леса, сбрасывать токсичные отходы в реки, уничтожать вид за видом… Испорченные вконец дети Запада за пару столетий кое-как договорились друг с другом как-то учитывать собственный эгоизм. Так в мире, наконец, появился на свет Божий социальный и духовный ублюдок [106] т.н. «демократии», политическая система, в которой проблема тотального недоумия, как интегральная проблема человеческой недоделанности или обычной животности снимается моментально и просто. Сама эгоистичность и животность современного человека, сама его духовная (ментальная) ущербность объявляется нормой. Но когда тупоумие становится нормой, нормой становится и безумие, например, безумие указанных испорченных очень глупых детей, которые решили навязать всему миру своё главное «достижение»: собственную нравственно и духовно легитимированную животность. И в безумии своём – навязали.  Так себялюбивые вконец обнаглевшие духовные младенцы построили всемирную систему глобального эгоизма. Построили… и стали заложниками своего построения, ибо теперь это построение диктует «строителям» своим каким им быть и что делать. Именно оно породило к уже имеющим место явлениям: преступности, мировых войн, наркомании, нищеты третьего мира и т.д., новые феномены - «мирового терроризма», «пиратства», «глобального экономического кризиса» … Да, построили, но в страхе перед хищностью друг друга, которая есть лишь отражение и выражение собственной хищности каждого, вооружаются и вооружаются, и жаждут заиметь ядерное оружие в качестве известной гарантии безопасности, и готовятся и далее беспощадно убивать, насиловать, унижать друг друга. И лишь… по мере возможности, конечно, придерживаются так называемых  цивилизованных рамок, хотя вместе с тем в любой момент готовы отбросить и их и подвергнуть изощренным пыткам тех, кто покажется им опасным. Именно ТАКИМ видит Мир людей Всеобщее или в детской транскрипции – «Бог». Таков Мир Людей в действительной Духовной реальности. И это ВОИСТИНУ жуткая РЕАЛЬНОСТЬ.  Почему же этот мир таков? Неужели он не может быть иным? Конечно же, может. В этом всемирно сумасшедшем доме безумных детских игр совершенно распоясавшейся духовной детворы и недорослей, являющих собой все мыслимые и немыслимые лики зла, с надеждой обстоит не так уж плохо. Взрослые в этом Мире – есть. Дети не одиноки, хотя они, и это точно известно, полагают иное. Именно благодаря этим взрослым – т.е. духовно зрелым индивидуумам мир и существует по настоящий момент. Они в той или иной мере – творцы, они приносят и сообщают крупицы знания толпам. Они собирают там, где все иные могут лишь разбрасывать. Они – источник нового и правильного. Они – мыслители. Они – созидают. Их – в сравнении с общей массой ничтожно мало. Но они есть. Чтобы изменить этот совершенно безумный «детский мир», сам детский мир должен, прежде всего, осознать и увидеть себя таким, каким он есть в действительности: детским, глупым, эгоистичным, упрямым и испорченным, т.е. действительным миром человечьего зла. А это очень и очень нелегко. Но дети становятся взрослыми, потому что должны ими становиться, и первый признак такого – критическое и трезвое отношение к себе. Признав себя детьми, детьми Духа, дети признают своё истинное родство и наконец обнаружат, увидят Тех, кто может помочь и им стать взрослее. После этого нужно просто позволить взрослым реорганизовать мир на принципиально иных – взрослых, т.е. одухотворенных основах и научиться жить в них. Так изменится Мир, если конечно захочет быть. Кто они, эти «взрослые»? Что отличает их от всех иных? Прежде всего, качества духа и качества его доминирующей формы – мышление. Как взрослых от детей [107] отличает умение мыслить, понимать, принимать осмысленные решения, так и духовных взрослых от духовных детей отличает подобное же, то есть в соответствующей мере осуществленное лично преодоление формальномыслия. На деле это означает появление в том, что именуют «мышлением» нового качества – человеческая формальная, рефлекторная мысль становится настоящей мыслью, она становится движением мысли ментального синтеза. Кроме того, необходимо отметить достигнутую независимость от мира сего и равнодушие к господствующим повсеместно призрачным детским игрушечным «ценностям»: собственности, деньгам, власти, известности и т.д. Все перечисленные компоненты составляют стержень особой силы таких существ  - Творческой Силы. И, наконец, главное, Индивидуумы, которые внутренне переросли, преодолели рубеж духовного детства, выросли и из основного принципа, которым руководствуется обычные люди. Они одолели повсеместно господствующий принцип животности, принцип эгоизма, принцип личного блага и осознанно (или ещё не вполне осознанно) руководствуются или начинают руководствоваться принципом общего блага.    Внутреннее, ментальное выражение рубежа, который необходимо должен преодолеть в себе субъект, чтобы выйти за границы самого себя, обрести независимость и свободу от диктата царящей социальной формы – это преодоление «закона тождества», понимание его ограниченности и главное понимание своего собственного понимания, что наконец-то - понимаешь. Понимают, то есть не воображают, что «понимают», как это было, например, в советский период, в период поголовно-абсолютно-безголового принятия и господства «диалектики», а понимают в качестве спекулятивного понятия, понятия в гегелевском философском смысле, если выразиться беспредельно тактично – немногие.

 

«Закон тождества Самый простой из всех логических законов – это, пожалуй, закон тождества. Он говорит: если утверждение истинно, то оно истинно, «если А, то А». Например, если Земля вращается, то она вращается и т.п. Чистое утверждение тождества кажется настолько бессодержательным, что редко кем употребляется. Древнекитайский философ Конфуций поучал своего ученика: «То, что знаешь, считай, что знаешь, то, что не знаешь, считай, что не знаешь». Здесь не просто повторение одного и того же: знать что-либо и знать, что это знаешь, не одно и то же. Закон тождества кажется в высшей степени простым и очевидным. Однако и его ухитрялись истолковывать неправильно. Заявлялось, например, будто этот закон утверждает, что вещи всегда остаются неизменными, тождественными самим себе. Это, конечно, недоразумение. Закон ничего не говорит об изменчивости или неизменности. Он утверждает только, что если вещь меняется, то она меняется, а если она остается одной и той же, то она остается той же [118] .

 

Ранее нами была представлена согласимся, совсем не тривиальная картина мышления как рефлексивного движения мысли, каким оно собственно и есть, как триединое формирующее само себя отражение отраженного, являющееся одновременно и зеркалом, в котором это происходит, то есть движения живой проекции Всеобщего растущей в единичном как своей необходимой обосновывающей форме:

«Человек, который мыслит и мыслит аформально, то есть его мышление имеет всеобщий характер, такой человек есть триединство всего перечисленного, такой человек мыслит субъект-объектно, цельно, едино, правильно. Он – экран, на котором отпечатывается (отражается) форма, то есть он – отражающее. Так же он – то, что отражается, то есть он отражающееся. И к тому же он есть то, что отпечаталось (отразилось), то есть он есть отраженное. Разумеется, этот триединый процесс интерактивен и является постоянным нескончаемым движением приближения к Абсолютному Пределу Единства Троих в Одном».

В логике формального видения мира, которой видимо, грезил Карл Поппер, грезит А.Ивин и им подобные, грезят, потому что находятся в некотором измененном состоянии сознания, всё не так и как-то иначе, но как именно понять с использованием логики нельзя. Ибо разумно совершенно невозможно ни объяснить, ни понять каким-же-немыслимым-образом последовательно-формальное восприятие, представление и мышление умудряется так изолировать воспринимаемую форму от самого воспринимающего, что могут видеть эту форму лишь исключительно как форму.

Подчеркнём ещё раз: здраво и логично, то есть в соответствии с логикой этих субъектов  ответить на такой вопрос невозможно.

Формальное мышление конечно же действует из благих побуждений, так оно как ему кажется должно добиться того, что оно само для себя определяет как «абсолютную объективность» или иначе «научность», но при этом совершенно не отдаёт себе ответ в кое-чём. Для того чтобы добиться абсолютной меры объективности (формальности, полного соответствия логическому закону тождества А=А) очевидно необходимо впасть в соответствующую меру  субъективности.

Причём чтобы достичь этого нужно изолировать и самого себя от мысли, изолировать себя как того, кто мыслит мыслимую форму, изолировать мысль от самой мыслимой мысли (!).

Что ж, формальное мышление так и делает, точнее, конечно же, воображает, что делает. 

И это, отметим это особо, как раз та самая с точки зрения формальной логики  идеальная ситуация «истинно научного познания на основе фактов», когда «работают» и могут проявлять себя формальные «законы логики», т.е. когда, например, может себя реализовать «закон тождества»: «А»=«А».

Итак, в формальном восприятии мира А) субъект и объект необходимо разделяются и Б) обособляются, и В) противопоставляются друг другу и Г) отрываются друг от друга, при этом сам мыслящий субъект (который мыслит объект!) как бы «самоустраняется», исчезает, то есть становится «абсолютно прозрачным», и  воображает, что таким образом наконец-то достигнуто вожделенное: «А=А»!

Но что такое это мыслимое «А» без самого мыслящего мысль?

Вот что имел ввиду Ф.Гегель, когда он говорил о «законе тождества» то, что он говорил, и что так не понравилось Попперу, Ивину и К^о.

Нет, не случайно, совсем не случайно из лексикона науки исчезло само понятие Истины. Попперизм может торжествовать и пока что, увы, торжествует, вербуя себе всё новых и новых сторонников.

Отстаиваемая Поппером концепция так называемого «Открытого общества» и неотделимой от него и порождаемой им господствующей социальной формы, формы т.н. «демократии», имеет своё логическое основание в формализме принципиально «Открытой Науки» и постулируемого самим Поппером принципа фальсифицируемости, являющегося некоей формальной ублюдочной реинкарнацией агностицизма.

Научный, так сказать «гнозис» формально, наверное, конечно же, есть, но где-то там – заброшен в темные глубины порождаемой незрелым умом дурной бесконечности, ведь если бы в руки Поппера попалась бы сама Истина, то он не задумываясь отбросил бы её, ведь поскольку Истину по определению невозможно сфальсифицировать, то она по определению не есть Истина [119] .

И в связи с этим невольно возникает весьма интересный и даже забавный вопрос относительно фальсифицируемости самого принципа фальсифицируемости.

Итак, допустим утверждаемое, что это – принцип, т.е. это именно принцип, и этот принцип имеет общезначимый характер и выявляет присущую принципу, закону, в целом общему универсальность и, по сути, является неким единым «всеобщим научным законом» всеобщность которого и освящена гениальностью самого первооткрывателя, и тогда этот закон-принцип являет собой действительно «истинно-научную истину в последней инстанции» и тогда он – истинная, то есть принципиально нефальсифицируемая «великая научная теория теории особой научной истины, которая отрицает её наличие [120] », но сам-то принцип, сама эта теория утверждает иное и прямо противоположное, опровергая этим саму себя!

Таким образом, легко выявляется, что на деле гениальное попперовское творение настолько не способно к жизни и научному существованию в качестве некоей претендующей на абсолютную универсальность научной «теории-всего-фальсифицируемости» и принципиально не сможет хоть что-то сфальсифицировать, т.е. что-то разрушить, по той лишь простой причине, что в первый же момент, прежде всего, должно разделаться с собой! [121]

 

N:   Претензия на гениальность означенная в претензии открытия универсальной научной «теории фальсификации всего», всех теорий оборачивается вопросом наличия обычной здравости и нормальности. И к этому откровенному бреду просто обалдевшего от самого себя западоида привлечено столько внимания? С чего бы? Попперизм принципиально отрицает Истину [122] , предлагая вместо Истинны себя – анти-Истину, т.е. «Великую Попперовскую Истину об Отсутствии Истины», и именно в этом своего рода истина Карла Поппера и тех, кто его всерьёз принимает в роли некоего «творца», т.е. надо понимать некоего «Папы Карлы» − творца создателя всех кукол нео-агностицизма, этой непобедимой и могучей научно-деревянной армией легионов закордонных пинокио и отечественных буратин, тех, кому так нравятся длинные-длинные носы и всеобщая сучковатость.

 

Итак, формально последовательное проведение линии на т.н. «полную объективность», интерпретируемую конечно же как полную научность, законно требует полного же устранения самого субъекта, которое в свою очередь может быть интерпретировано  как бесконечное удаление, бесконечное отделение субъекта от объекта.

В Единой Науке и её Единой Логике данной Ф.Гегелем субъект и объект едины. Едины потому, что ум уже способен понимать собственное понимание, и по этой причине уже понимает, что есть Истина, и понимает – что есть  Наука, и понимает Путь познания её – её Логикой, которая есть Наука Логики.

В формальной науке субъект отделен от объекта, единичность человеческого субъекта отделена от Всеобщего, которое если и существует, то является лишь пустотой, и потому т.н. «наука» оказалась лишь чудовищным конгломератом разрозненных дисциплин и у каждого не признающего единой дисциплины старателя от науки своя порой в силу тупости самого познающего субъекта уродливая и порой действительно непостижимая «логика».

В обоснование этого далее представлен фрагмент работы. Необходимо особо отметить, что данная работа в целом являет собой уникальное и по глубине и насыщенности представленных знаний – интереснейшее истинно научное произведение [123] . 

 

«… как известно тоже около двухсот лет в философии, каждому ПОЛОЖЕНИЮ соответствует некоторое ПРОТИВОПОЛОЖЕНИЕ (по-немецки первому соответствует термин «Satz», а второму «Gegensatz»), что предполагает НЕОБХОДИМОСТЬ рассматривать КАЖДОЕ положение вместе с его противоположением. Если классические аксиомы геометрии, как систему предположений, отождествить с именами творцов математики, то мы получим СДВОЕННЫЕ геометрии: Евклидова и не-евклидова, Архимедова и не-архимедова, Дезаргова и не-дезаргова, Паскалева и не-паскалева, и т.д. В философии за термином «КАТЕГОРИАЛЬНАЯ  ПАРА» стоит утверждение, в котором встречаются ДВА  ПРОТИВОПОЛОЖНЫХ  ПРЕДИКАТА. Именно противоположные предикаты и носят название «категориальных пар». Первый шаг к рассмотрению «категориальных пар» в математике был совершен Н.И.Лобачевским и Я.Бойяи. Но это и был тот шаг, который демонстрирует ПЕРЕХОД от традиционной математической логики к логике диалектической. Про последнюю наговорено столько нелепостей, что о ее значении для МАТЕМАТИКИ почти ничего не известно. Диалектическая логика — это логика, которая относится ТОЛЬКО к аксиомам или ПРЕДПОЛОЖЕНИЯМ математических теорий. Лучше всего об этом в своем философском конспекте писал Н.И.Лобачевский: «Общая логика называется также АНАЛИТИКОЮ, равно как и прикладная логика — ДИАЛЕКТИКОЮ». (Н.И.Лобачевский. Научно-педагогическое наследие... М.: Наука, 1976. С. 581.) В этом же конспекте он демонстрирует полное понимание различия мира математических объектов от объектов окружающего мира: он понимает, что математические следствия из математических предположений всегда были, есть и будут «истинными в математическом смысле». Но наличие ВОЗМОЖНОГО противоречия выводов из математической теории с реальностью только указывает, что мы используем теорию за границами нами же установленных ПРЕДПОЛОЖЕНИЙ.       Аналогичную позицию по отношению к математическим теориям занимал и Дж.К.Максвелл. Только удержание в поле зрения как положений, так и противоположений, ОБЕРЕГАЕТ наше математическое мышление от догматизма. Здесь же и расположена область математического творчества: либо мы рассматриваем в известной области некоторое противоположение, на которое ранее не обращалось внимания, либо мы порождаем новую аксиоматическую пару, создавая новое математическое направление. Учитывая, что в основаниях геометрии Д.Гильберта представлено всего 16 аксиом, то, рассматривая их парами, мы можем получить 216 геометрий! Но мы до сих пор не научились «узнавать их в лицо». Здесь и случилось то, что «освоив» аксиоматический метод, некоторые «математики», как правильно заметили Н.Бурбаки в своей «Архитектуре математики», кинулись «творить». Они пишут: «Мы были свидетелями также, особенно в то время, когда аксиоматический метод только что начал развиваться, расцвета уродливых структур, ПОЛНОСТЬЮ  ЛИШЕННЫХ  ПРИЛОЖЕНИЙ». (Н.Бурбаки. Очерки по истории математики. М.: ИИЛ, 1962. С. 257.) Основной вывод из этого раздела состоит в том, что любое высказывание, утверждение или ПОЛОЖЕНИЕ, высказанное на естественном языке, не является той ЛОГИЧЕСКОЙ  ФОРМОЙ, в которой выражается ИСТИНА. Не существует НИ  ОДНОГО  ВЫСКАЗЫВАНИЯ  («ПОЛОЖЕНИЯ»), которое может быть ФОРМОЙ выражения ИСТИНЫ. Значительно труднее освоить ОТРИЦАНИЕ этого положения, выраженное в диалектической форме. Всякая исходная логическая форма, содержащая ПРОТИВОРЕЧИЕ, является той формой, в которой фиксируется «исходная правильная формула [124] ».

 

На текущий момент истории рассудочно мыслящий субъект вырыл бездну между собой и познаваемым миром, между субъектом и объектом ныне «открытая» [125] , а правильнее будет сказать дурная бесконечность, по ту сторону которой и находится не названное «научное искомое», которое являет собой, как можно предположить, всё что осталось от того, что когда-то было Истиной.

Ф.Гегель различал два рода бесконечного и один род был назван «дурной»; это формально бесконечное, которое не опирается на свою порождающую её противоположность и никак не связанно с ней.

Но в мире нет ничего дурного, кроме, разумеется, всего того, что рождено дуростью, например, дуростью  т.н. «учёных» подобных Попперу и потому, всё существующее разумно, даже если это разнузданное попперовское безумие, а если таким что и кажется, то это результат проецирования на мир собственной ограниченности.

Познавательная и представленная истинного «научной» и якобы опирающейся исключительно «на факты» позиция попперизма в действительности не опирается вообще ни на что, это дурная, а в настоящий момент и просто придурковатая позиция абсолютного субъективизма, готового и далее плодить бесчисленные оторванные друг от друга на дистанцию дурной бесконечности виртуальные миры с виртуальными логиками. Ведь неизменный удел всякой формальной логики, как и всякой формы плавающей в собственной дурной бесконечности – стать виртуальностью, плодом воспаленного воображения.

Мы ещё будем говорить и о Поппере, и о «принципе фальсификации» и об Истине, сейчас настала пора показать, как мыслящие люди в философии понимали принцип тождества.      

 

И.Г.Фихте.

 

«Фихте выводит принцип тождества А = А из первоначального акта деятельности Я: принцип Я= Я («Я есть») является основанием принципа тождества А = А. Положение А = А «признается за нечто совершенно достоверное и установленное» (Фихте И. Г. Coч.4,T 1. М., 1995, с. 283), «не положение А = А служит основанием для положения «Я есмь» а, наоборот, это последнее положение обосновывает собою первое» (там же, с. 287) [126] .

 

Из подобного стандартного словарно-цитатного изложения идей И.Фихте достаточно трудно понять как именно понимает сам И.Фихте глубинную проблематику «А=А», особенно если сам читающий никогда не понимал и не пытался понять самого И.Фихте. Например, очень трудно увидеть в этих нескольких строках следующее:

 

«Все это значит, если прибегнуть к помощи других слов, которыми я стал с тех пор выражаться, следующее: Я есть по необходимости тождество субъекта и объекта, – субъект-объект; и оно является таким прямо, без всякого дальнейшего посредства. Таков смысл, говорю я, всего вышесказанного. Без этого не так-то легко, как это можно было бы думать, понять это утверждение и уразуметь его чрезвычайную важность, которой до наукоучения постоянно пренебрегали».

А чтобы действительно увидеть, то придется сосредоточиться на нескольких следующих страниц смысл которых обычно совершенно не осмыслен, так как Фихте – мыслит, а все те, кто его читают и как им может быть кажется понимают – нет. Сейчас уже необходимо понимать, так как говорится о том же, о чём уже сказано здесь нами [127] : 

«Первое совершенно безусловное основоположение Мы должны отыскать абсолютно первое, совершенно безусловное основоположение всего человеческого знания. Быть доказано или определено оно не может, раз оно должно быть абсолютно первым основоположением. Оно должно выражать собою то дело-действие (Thathandlung) [1], которое не встречается и которого нельзя встретить среди эмпирических определений нашего сознания, которое, напротив того, лежит в основании всякого сознания и только одно делает его возможным. [Это упускается из виду всеми теми, кто по этому поводу замечает, что либо то, что высказывается первым основоположением, не встречается среди фактов сознания, либо же оно противоречит им.][…] Законы (законы общей логики), согласно которым необходимо должно мыслиться такое дело-действие как основание человеческого знания, или – что то же – правила, согласно которым совершается указанная рефлексия, еще не обнаружены, не раскрыты как значимые; но они молчаливо предполагаются как нечто известное и установленное. Только позднее они будут выведены из того основоположения, установление которого правильно лишь при условии их правильности. Это – круг, но круг неизбежный (см. "О понятии наукоучения", §7). А так как он неизбежен и является свободно признанным кругом, то и при установлении высшего основоположения можно ссылаться на все законы общей логики. Приступая к этому размышлению, мы должны отправиться от какого-либо положения, которое не откажется признать каждый человек. […] Если только это положение будет признано, вместе с ним должно быть признано как дело-действие также и то, что мы хотим положить в основу всего наукоучения; и размышление должно показать, что его как таковое надлежит признать одновременно с этим положением. Мы установим какой-нибудь факт эмпирического сознания, и затем одно за другим от него будут отделяться эмпирические определения, пока не останется лишь то, чего уже безусловно нельзя отмыслить прочь и от чего далее уже ничего более нельзя отделить. Положение: A есть A (то же, что и A=A, так как таков смысл логической связки) признается каждым и притом без всякого размышления над ним; оно признается за нечто совершенно достоверное и установленное [3]. Но если бы кто-нибудь стал требовать его доказательства, то в ответ на это мы не прибегли бы к доказательству, а сказали бы, что это положение безусловно достоверно, то есть без всякого дальнейшего основания на то. Отвечая так и вызывая тем, без сомнения, всеобщее одобрение, мы приписываем себе этим способность полагать нечто безусловным образом. Утверждением, что только что приведенное положение достоверно, не утверждается то, что A существует. Положение: A есть A не однозначно с положением A есть или существует некоторое A. (Бытие, полагаемое без предиката, выражает собою нечто совсем другое по сравнению с бытием, которое полагается с предикатом, о чем см. ниже.) Положим, A означает заключающееся между двумя линиями пространство; в таком случае первое положение остается по-прежнему истинным, тогда как положение – A есть – было бы явно ошибочным. Но этим мы утверждаем: если A есть, то есть A. Следовательно, о том, есть ли A вообще или нет, вовсе не поднимается вопроса. Вопрос касается не содержания положения, а только его формы. Спрашивается не о том, о чем что-либо известно, а о том, что известно о каком-либо предмете, что бы это ни был за предмет. Следовательно, утверждением, что вышеприведенное положение безусловно достоверно, устанавливается то, что между таким если и таким то существует необходимая связь. Необходимая связь между ними и есть то, что полагается безусловно и без всякого дальнейшего основания. Предварительно я буду называть эту необходимую связь = X. Относительно того, существует ли само A или не существует, этим еще ничего не полагается. Таким образом, возникает вопрос: при каком же условии A существует? X по меньшей мере полагается в Я и через посредство Я, ибо в вышеупомянутом суждении судит ведь Я и судит согласно X как некоторому закону. Этот последний, следовательно, дан Я; а так как он устанавливается безусловно и без всякого дальнейшего на то основания, то он должен быть дан Я самим же Я. О том, полагается ли A вообще и как оно полагается, мы ничего не знаем. Но так как X должно означать собою некоторую связь между неизвестным полаганием A и некоторым при условии, такого полагания абсолютным полаганием того же самого A, то по меньшей мере, поскольку такая связь полагается, A полагается в Я и через посредство Я, точно так же, как и X. X возможно лишь в отношении к какому-нибудь A, но X действительно полагается в Я; стало быть, и A должно полагаться в Я, поскольку с ним соотнесено X. Устоит в отношении к тому A, которое в вышеуказанном положении занимает логическое место субъекта, а равно и к тому A, которое занимает там логическое место предиката – ибо оба они воссоединяются через X. Стало быть, оба они, поскольку они полагаются, полагаются в Я; и то из них, которое стоит в роли предиката, полагается безусловно на том условии, что полагается также и то, которое стоит в роли субъекта. Соответственно этому вышеуказанное положение может быть выражено также следующим образом; если A полагается в Я, оно полагается или же оно существует. Таким образом, Я через посредство X полагает следующее: A есть в наличности для судящего Я безусловно и исключительно в силу его положенности в Я вообще, то есть им полагается, что в Я – будет ли оно преимущественно полагающим, или судящим, или еще каким – есть нечто, что равно себе всегда, что всегда остается одним и тем же. И безусловно полагаемое X можно выразить также следующим образом: Я=Я; Я есмь Я. Путем такой операции мы уже достигли незаметным образом положения: Я есмь (правда, не как выражения некоторого дела-действия, но все же как выражения некоторого факта). Ибо X полагается безусловно, – это факт эмпирического сознания. X же равно положению: Я есмь Я; следовательно, и это положение полагается безусловно. Но положение: Я есмь Я имеет совсем другое значение, чем положение A есть A. А именно: это последнее положение обладает содержанием лишь при некотором определенном условии. Если A полагается, то оно, как A, полагается, конечно, вместе с предикатом A. Но этим положением совершенно еще ничего не решается относительно того, полагается ли оно вообще, следовательно, полагается ли оно с каким-либо предикатом. Положение же Я есмь Я имеет безусловную и непосредственную значимость, так как оно тождественно положению X;* оно имеет значимость не только по форме, но также и по своему содержанию. Им Я полагается не под условием, а как таковое, с предикатом его равенства самому себе. Оно, стало быть, положено; и положение может быть также выражено следующим образом: Я есмь. * То есть выражаясь совсем просто: Я, полагающее A в роли предиката, благодаря тому, что оно полагается в роли субъекта, знает необходимым образом о своем субъекте-положении, стало быть, о самом себе, зрит вновь себя самого, есть для себя самого оно само. Это положение: Я есмь пока основано только на факте и обладает единственно лишь фактической значимостью. Ежели положение A=A (или, выражаясь точнее, то, что в нем безусловно полагается = X) должно быть достоверно, то достоверным должно быть также и положение: Я есмь. Ну, а то, что мы принуждены признать X за нечто безусловно достоверное, есть факт эмпирического сознания; и то же самое относится, стало быть, и к положению: Я есмь, на котором основывается X. Соответственно с этим основанием для объяснения всех фактов эмпирического сознания является то, что прежде всякого положения в Я должно быть положено само Я. (Основанием всех фактов, говорю я – и это зависит от доказательства того положения, что X есть высший факт эмпирического сознания, лежащий в основании всех других и во всех других содержащийся, – это же положение должно было бы быть допущено без всяких доказательств, несмотря на то, что все наукоучение занято тем, как бы его доказать.) Возвратимся к той точке, из которой мы вышли. Положением A=A осуществляется суждение. Всякое же суждение есть, согласно эмпирическому сознанию, некоторое действие человеческого духа; ибо оно обладает в эмпирическом самосознании всеми условиями действия, которые в целях рефлексии нужно предполагать известными и установленными. В основании же этого действия лежит нечто, в свою очередь уже не основывающееся ни на чем более высоком, именно X = Я есмь. Следовательно, нечто, безусловным образом положенное и на себе самом основанное, есть основание некоторого достоверного (и, как то станет ясно по изложению всего наукоучения, всякого) действия человеческого духа, стало быть, являет собою его чистый характер – чистый характер деятельности как таковой, оставляя в стороне ее отдельные эмпирические условия. Значит, полагание Я самим собою есть его чистая деятельность. Я полагает себя самого, и оно есть только благодаря этому самоположению. И наоборот, Я есмь, и оно полагает свое бытие благодаря только своему бытию. Оно является в одно и то же время и тем, что совершает действие, и продуктом этого действия, а именно: действующим началом и тем, что получается в результате этой деятельности. Действие и дело суть одно и то же, и потому Я есмь есть выражение некоторого дела-действия, и притом дела-действия единственно только и возможного, как то должно выясниться из всего наукоучения. Обратимся теперь еще раз к рассмотрению положения: Я есмь Я. Я полагается безусловно. Положим, что в этом положении Я, занимающее место формального субъекта,* означает собою безусловно полагаемое Я, а Я, занимающее место предиката, – сущее Я. В таком случае безусловно значимым суждением, что они суть одно и то же, высказывается или безусловно полагается следующее: Я есть, потому что оно положило себя. * Во всяком случае, это так также и согласно логической форме каждого положения. В положении A=A первое A есть нечто такое, что полагается в Я либо безусловно, как и само Я, либо же на каком-нибудь основании, как любое определенное Не=Я. При этом Я действует как абсолютный субъект, и потому первое А именуется субъектом. Вторым A обозначается то, что преднаходится Я, делающим себя самого объектом своей рефлексии, как нечто в нем самом положенное, потому что оно сперва положило в себе это нечто. Судящее Я высказывает, собственно, нечто не об A, а о самом себе, – а именно, что находит в себе некоторое A. И потому-то второе A именуется предикатом. Таким образом в положении A=B A означает то, что полагается в данный момент. B же – то, что уже найдено как положенное. Есть выражает переход Я от положения к размышлению над положением. Я в первом смысле и Я во втором смысле должны быть друг другу совершенно равны. Потому можно также обратить вышеуказанное положение и сказать: Я полагает себя самого просто потому, что оно есть. Оно полагает себя единственно лишь через свое бытие и есть единственно через то, что оно положено. Это совершенно уясняет, в каком смысле мы употребляем здесь слово Я, и приводит нас к определенному объяснению Я как абсолютного субъекта. То, бытие (сущность) чего состоит единственно только в том, что оно полагает себя самого как сущее, есть Я как абсолютный субъект [4]. Поскольку оно полагает себя, оно есть, и, поскольку оно есть, оно полагает себя. И соответственно с этим Я, безусловно, необходимо для Я. Что не существует для себя самого, не есть Я. (К пояснению сказанного! Приходится сталкиваться с вопросом: чем был я до того, как пришел к самосознанию? Естественный ответ на это таков: я не был ничем, так как я не был Я. Я есть лишь постольку, поскольку оно сознает себя самого. Возможность подобного вопроса зиждется на смешении Я как субъекта с Я как объектом рефлексии абсолютного субъекта, и вопрос этот сам по себе совершенно недопустим. Я представляет самого себя, вбирает постольку самого себя в форму представления и только тогда становится чем-то, объектом. Сознание получает в этой форме некоторый субстрат, который существует и в отсутствии действительного сознания и к тому же еще мыслится телесным. Представляя себе такое положение вещей, затем спрашивают: чем был я до тех пор, то есть что такое субстрат сознания? Но и в таком случае незаметно для себя примысливают абсолютный субъект как субъект, созерцающий этот субстрат. Следовательно, при этом примысливают незаметно как раз то, от чего хотели отвлечься, и тем самым противоречат себе. Ничего нельзя помыслить без того, чтобы не примыслить своего Я как сознающего самого себя; от своего самосознания никогда нельзя отвлечься. Следовательно, ни один вопрос, подобный вышеозначенному, не может быть разрешен, ибо такие вопросы нельзя ставить себе, если хорошенько поймешь себя самого.) Если Я есть лишь постольку, поскольку оно себя полагает, то оно есть также лишь для полагающего и полагает лишь для сущего. – Я есть для Я. – Если же оно полагает себя безусловно лишь таким, каково оно есть, оно полагает себя необходимым образом и существует с необходимостью для Я. Я есмь только для меня; для меня же Я есмь необходимо (говоря: для меня, я уже полагаю мое бытие). Полагать самого себя и быть – утверждения, применительно к Я, совершенно одинаковые. Положение: Я есмь, потому что Я положил себя, – может быть потому выражено также и следующим образом: Я есмь безусловно потому, что Я есмь. Далее, полагающее себя Я и сущее Я совершенно равны друг другу, суть одно и то же. Я есть то самое, чем оно себя полагает; и оно полагает себя как то самое, что оно есть. Таким образом: Я есмь безусловно то, что Я есмь. Непосредственным выражением раскрытого теперь смысла дела-действия может быть признана следующая формула: Я есмь безусловно, то есть Я есмь безусловно потому, что Я есмь, и Я есмь безусловно то, что Я есмь; в обоих случаях – для Я. Если поставить повествование об этом деле-действии во главе наукоучения, то его нужно будет выразить следующим образом: Я первоначально полагает безусловно свое собственное бытие* [5]. * Все это значит, если прибегнуть к помощи других слов, которыми я стал с тех пор выражаться, следующее: Я есть по необходимости тождество субъекта и объекта, – субъект-объект; и оно является таким прямо, без всякого дальнейшего посредства. Таков смысл, говорю я, всего вышесказанного. Без этого не так-то легко, как это можно было бы думать, понять это утверждение и уразуметь его чрезвычайную важность, которой до наукоучения постоянно пренебрегали. Поэтому нельзя опустить предшествующих его разъяснений. (Примеч. ко 2-му изд.) Мы отправились из положения A=A не в том предположении, чтобы, исходя из него, можно было бы доказать положение: Я есмь, а потому, что нам необходимо было отправиться от чего-нибудь достоверного, данного в эмпирическом сознании. Но само наше исследование показало, что не положение A=A служит основанием для положения Я есмь, а, наоборот, это последнее положение обосновывает собою первое. […] [128] ».

Итак, И.Г.Фихте совершенно справедливо и главное логично выводит и связывает имеющий место и потому мыслимый «закон тождества» как некоторое предельно обобщающее и общее выражение формального метода, благодаря которому осуществляется мышление: «А=А» — с самим мыслителем, который его мыслит.

Сознание и Я-сознания как его функция [129] , уточним – как его функция от самого себя, или непрерывно осуществляемая рефлексия, рефлексивное движение в себе от-себя-к-себе порождает феномен мышления и выражает его. И как уже ранее было сказано само рефлексивное движение рефлексии, «рефлексии» именно как множественности рефлексов обретающих в таком движении противоположность своей множественности становится мышлением.

Рефлекс и мысль. Мысль есть особое движение, особое развитие рефлекса и в мысли нет ничего, чего не было бы в самом рефлексе в свернутом, связанном, зародышевом состоянии. Рефлекс переходит через самого себя в свою противоположность [130] . Но и мысль проделывает подобное же, переходя в самодвижение Духа. 

«Я» – как человеческое движение осознания, как жизнь этого сознания, так же относится к духовной жизни духовного-Я, как рефлекторно-животное сознание относится человеческому.

И в известном смысле итог такого движения, завершенный, точнее рассматриваемый в качестве завершенного цикл рефлексии схватывается самим сознанием как самоотождествление себя с собой: Я есть Я.

Цикл такой мыслимой рефлексии, как некоторое целое, как исчезающий момент движение рефлексии и воспринимается самим «Я» как тождественность себе.

 

Исчезающий момент движения рефлексии есть в действительности момент времени, а само время является рефлексивным движением сознания, точнее, его формально-субъективным подобием, выражением и формой.

 

Для абсолютного сознания, абсолютного субъекта, который действительно и фактически един с объектом времени нет, абсолютное сознание находится над потоком Бытия, и вместе с тем является этим потоком и этим Бытиём как своим иллюзорным, формальным, то есть существующим в мире форм инобытием.

Что есть такое «я»?

Рефлексирующее, постоянное, непрерывное изменение «я» как формы, которую принимает тождественность сознания самому себе, и которая для осуществления этого должна опираться на своё-иное, на своё содержания, которое есть движение и должно быть движением, движение отождествления с собой «я», требующим в свою очередь для себя противодвижения разотождествления. Вместе оба эти момента и образуют единый рефлектирующий  контур сознания, по которому осуществляется движения сознания, становящегося самосознанием.

По этой самой причине выявляемое тождество А=А предполагает, делает необходимой наличие своей противоположности – нетождественности, движения, изменения форм, как самого отождествляющегося-разотождествляющегося с собой «я», так и мыслимой им формы претерпевающей в силу подобия аналогичные метаморфозы.

Выходит так, что общепринятая точка зрения на закон тождества в виде знакомого и являющегося безусловным в формальной логике положения: «мысль  в  процессе  рассуждения  должна  оставаться тождественной самой себе» не соответствует истине, ибо не охватывает её.

Как раз наоборот, мысль, как мышление, как движение мысли не должна оставаться тождественной себе, именно для того чтобы стать себе тождественной.

В чём здесь дело? А в том, что тождественность как результат мысли, совершенно невозможна без отождествления как её необходимого действия и условия.

 

N: «Логика – это логика»… и это, конечно же, было бы очень и очень мудрым, если бы не было потрясающе бессодержательным. Но логика – это не просто логика, а обязательно логика – логика, т.е. чья-то логика, логика того логика, который непоследовательно, разорвано, рефлекторно и потому алогично мыслит. Куда неизменно и постоянно всякий последовательно формально мыслящий девает, куда засовывает самого себя как мыслителя, и зачем он это делает когда со всем возможным поверхностным глубокомыслием замечает: «мысль  в  процессе  рассуждения  должна  оставаться тождественной самой себе»? [131] А=А – и мы видим лишь финал, покоящийся в сетке ворот сознания мяч, и торжествующий восторг рассудка: «о-о-о… а-а-а… а «А» тожде-е-ственно «А»!» Мяч, который рассудок видит в воротах, по недоумию своему не понимая, что ворота эти – он сам, так же как и мяч в них уже находящийся, и даже тот болван, который это с завидным постоянством совершает.   «Это положение в его положительном выражении А = А есть прежде всего не более как выражение пустой тавтологии. Было поэтому правильно отмечено, что этот закон мышления бессодержателен и ни к чему дальнейшему не ведет. Таково то пустое тождество, за которое продолжают крепко держаться те, кто принимает его, как таковое, за нечто истинное и всегда утверждает: тождество не есть разность, тождество и разность разны. Они не видят, что уже этим они говорят, что тождество есть нечто разное, ибо они говорят, что тождество разнится от разности; так как они должны в то же время согласиться, что природа тождества именно такова, то из этого вытекает, что тождество не внешне, а в самом себе, в своей природе таково, что оно разно. […] Если кто-нибудь открывает рот и обещает указать, что такое Бог, а затем говорит: Бог есть Бог, то ожидания обмануты, так как ждали некоторого особого (verschiedene) определения; и если это положение есть абсолютная истина, то, значит, такая абсолютная болтовня ценится весьма низко; ничто не считается более скучным и тягостным, чем разговор, пережевывающий лишь одно и то же, чем подобная речь, которую тем не менее считают истиной. При ближайшем рассмотрении этой скуки, вызываемой такой истиной, мы видим, что началом «растение есть-» собираются что-то сказать, привести какое-то дальнейшее определение. Но так как затем лишь повторяется то же самое, то произошло скорее обратное: получается ничего. Такая отождествляющая (identisches) речь противоречит, следовательно, самой себе. Тождество, вместо того чтобы быть в самом себе истиной, и абсолютной истиной, есть поэтому скорее нечто обратное; вместо того чтобы быть неподвижным простым (das unbewegte Einfache), оно нахождение за свои пределы к самораспаду. В той форме предложения, в которой выражено тождество, заключается, следовательно, более чем простое, абстрактное тождество. В ней заключается то чистое движение рефлексии, в котором иное выступает лишь как видимость, как непосредственное исчезание […]. Другое выражение положения о тождестве - А не может быть в одно и то же время А и не-А - имеет отрицательную форму; оно называется положением о противоречии. Обычно нельзя доказать правомерность присоединения к тождеству формы отрицания, которой это положение отличается от предыдущего. - Но эта форма состоит в том, что тождество как чистое движение рефлексии есть простая отрицательность, которую приведенное второе выражение положения содержит в более развитом виде. Высказывается А и не-А, чисто иное этого А; но не-А появляется только для того, чтобы исчезнуть. Тождество, следовательно, выражено в этом положении как отрицание отрицания. А и не-А различены; эти различенные соотнесены с одним и тем же А. Тождество, следовательно, представлено здесь как эта различенность в одном соотношении или как простое различие в них же самих. Из этого явствует, что само положение о тождестве, а еще больше положение о противоречии имеют не только аналитическую, но и синтетическую природу. Ибо положение о противоречии содержит в своем выражении не только пустое, простое равенство с собой и не только вообще иное этого равенства, но даже абсолютное неравенство, противоречие в себе. Само же положение о тождестве содержит, как было относительно него показано, рефлективное движение, тождество как исчезание инобытия. Из этого рассмотрения следует, во-первых, что положение о тождестве или противоречии, долженствующее выразить как истину лишь абстрактное тождество в противоположность различию, есть не закон мышления, а скорее нечто ему противоположное; во-вторых, что эти положения содержат больше, чем ими хотят сказать, а именно содержат эту противоположность, само абсолютное различие». [132]

Так как же всё было и как всё есть?

«Приходится сталкиваться с вопросом: чем был я до того, как пришел к самосознанию? Естественный ответ на это таков: я не был ничем, так как я не был Я. Я есть лишь постольку, поскольку оно сознает себя самого. Возможность подобного вопроса зиждется на смешении Я как субъекта с Я как объектом рефлексии абсолютного субъекта, и вопрос этот сам по себе совершенно недопустим. […] Ничего нельзя помыслить без того, чтобы не примыслить своего Я как сознающего самого себя; от своего самосознания никогда нельзя отвлечься. Следовательно, ни один вопрос, подобный вышеозначенному, не может быть разрешен, ибо такие вопросы нельзя ставить себе, если хорошенько поймешь себя самого». «Мы отправились из положения A=A не в том предположении, чтобы, исходя из него, можно было бы доказать положение: Я есмь, а потому, что нам необходимо было отправиться от чего-нибудь достоверного, данного в эмпирическом сознании. Но само наше исследование показало, что не положение A=A служит основанием для положения Я есмь, а, наоборот, это последнее положение обосновывает собою первое».

Чтобы отождествить «А», которая есть мысль, её необходимо сопоставить с … чем? – с собой, конечно же; его необходимо вначале определить, то есть найти для него ментальную форму, которую аккуратно и последовательно можно и нужно наполнить всем тем, что она означает.

Что такое некоторое «А»?

«А» не может не быть лишь Именем Формы (ИФ) всего того, что А) значит это имя и что Б) оно может значить, чтобы В) быть, то есть поддерживать, обеспечивать жизнь собственной неизменности.

Обратим внимание на последнее слово. Вот она, ласточка основания формализма и наша задача выяснить, каково оно это основание.

Неизменность имени, вот то нечто-как-бы-постоянное в этой трепещущей мыслью истории, за которое можно ухватиться.

Там где есть неизменность, есть и изменение и потому есть время.

Имя Формы является, прежде всего, формой времени, ибо без времени, без изменения нет ничего.

Время и Пространство – вот две Всеобщие формы Всеобщего.

Понятие, как и всё имеющее начало, имеет и конец, но между ними имеет жизнь свою, которая стремится поддержать себя и быть собой.

И, как и всякая жизнь, жизнь эта живёт в форме, которую она создаёт для себя и чтобы форма была неизменной жизнь поддерживающая форму должна непрерывно двигаться. Неизменность формы имеет своим основанием постоянство изменения содержания.

Нет необходимости идти далеко, дабы убедиться в этом. Попробуем помыслить «А»…

Это одновременно и трудно, и легко, так как не ясно, что такое это «А», неужели просто три определенным образом соединенных отрезка? Или первая буква русского алфавита?

Допустим, что «А» это «роза». Помыслим понятие «роза» [133] ...

 

N: И что вы сейчас чувствуете, в смысле – мыслите? А какая это «роза»? Роза вообще? Но что есть роза вообще? «Роза» как сугубо формальное понятие «роза вообще» есть очевидно абстракция, это простое имя формы класса понятий, которое неподвижно, которое определенно, т.е. конечно, но которое при этом имеет – должно иметь – неисчислимый [134] объем всего того, что в нём (имени) и ней (форме) содержится. И чтобы абстракция как некоторое обобщение было, чтобы оно существовало, необходима опора, необходимо основание конкретного, необходимо прежде мыслить это конкретное, мыслить его ранее и именно как конкретное, чтобы затем оно стало абстрактным. Разве это не бесспорно? Но как же так можно абстрагироваться от трепещущего содержания понятия «роза», всего того что оно есть как реальность и материальность, чтобы вообще не воспринимать это содержания как существенное и такое, что является основанием, тем, что определяет пустую форму и наполняет её жизнью? Роза это роза… Помнится, субъект должен мыслить розу так, чтобы «мысль  в  процессе  рассуждения  была тождественной самой себе»?.. Но разве не намного ближе к истине будет прямо противоположное? Субъект для того, чтобы достичь указанного идеала тождественности себе должен прежде всего не мыслить и не рассуждать, а лучше всего вообще не знать что такое «роза». И вот когда мыслящий субъект действительно не имеет ни малейшего понятия о том, что за понятие ему предлагается мыслить, то он его – это понятие  … очень легко и непринужденно может мыслить тождественным себе, ибо оно суть пустота неопределенности в оболочке бессмысленного, ничего не значащего имени «А»! Но это согласимся, конечно же, увы, просто недостижимый идеал для всех учащихся и особенно всех учащих формальной логике.   И поскольку ничего идеального в мире, в котором ещё есть слегка мыслящие, и даже слегка живые ещё нет, то положение формальной логики действительно весьма и весьма шаткое и требуются дополнительные усилия по углублению  торжества вечной тождественности … Ныне формальная логика правит бал в головах и теистов, и атеистов, которые не замечают, что вальсируют над Бездной. Ведь закон тождества постулирующий тождество формы себе самой, а содержания – содержанию, не требует даже необходимости мыслить и не требует даже наличия самого мыслителя изначально устраняя его. Что ж, такое неосознаваемое и такое человеческое желание самоустраниться будет реализовано, как реализованы будут все человеческие желания, ведь человек не понимает чего он в действительности хочет – когда хочет чего-либо. И потому – существует преступность, и потому – существуют войны, и потому  - существует и повсеместно процветает невежество зла, и поэтому – гибнет мир. Итак, в формальной логике, являющейся причиной причин всех последствий следствий – всех имеющих место проблем человечества, форма оказывается тождественной себе независимо от самого мыслящего и даже вопреки мыслимой (понимаемой) им мысли и может существовать как бы независимо от содержания. Но форма вне связи со своим содержанием есть бессмыслица призрака понятия!   Форма тождественная себе – это противоречие, и это именно – вопиющее противоречие, ибо изначально для любого мыслящего понятно, что любое мыслимое понятие себе ни в коей мере не тождественно и отличается от себя самого даже будучи мыслимым одним человеком. Например, понятие «роза» для ребенка трех лет есть лишь некое абстрактное имя – имя как наименование  одной из множества форм познаваемого ребенком мира. Далее ребенок может узнать, что несколько дней назад показанная ему «роза» и вот это нечто засохшее и ничем не напоминающее ему прежнюю розу, является одной и той же розой, и что в мире есть, было и будет множество иных «роз» и очень трудно просто запомнить, какие они все есть и главное – могут быть. И все те розы, которые только могут быть, и могут быть спустя многие годы, многие десятилетия и даже столетия и возможно тысячелетия – это тоже «розы». И если человеку достаточно зрелому предложить помыслить понятие «роза», которое очевидно есть обобщение всего им ранее лично мыслимого множества понятий того, что есть «роза», то мыслимое им в данный момент времени может существенно отличаться от мыслимого им же вчера: вот о такой розе он попросту забыл, а вот об этой розе – не знал. Содержание формы индивидуально мыслимого понятия «роза», как и любого иного различно, следовательно, должны отличаться друг от друга и формы которые оформляют различающуюся и различную содержательность. Ф.Гегель к слову это прекрасно показывает в своей «Феноменологии духа», говоря о различном объеме понимаемого субъектом под некоторым понятием в различном возрасте и различном образовании. Но, несмотря на различие содержания понятия «роза» даже одним субъектом данное понятие как форма по какой-то очень важной причине считается одной и той же формой, которую в формальной логике предлагается считать (полагать) неизменной в процессе мышления. Но вот интересно, чьего мышления? Ведь нет такого мышления и быть такого мышление вообще не может, так как мышление как движение именно не делает ничего иного, как только изменяет содержание мыслимой формы. Иными словами, просто невозможно представить себе такого немыслимого идиота – то есть идиота в такой мере, который тупо уставившись на розу или просто представив её, смог бы мыслить неизменность содержания известной ему формы-конфигурации из… четырёх букв… …  [роза… мыслим неизменность её… себе…] …   Но как же можно мыслить тождество, не мысля одновременно того, что ему противоположно?! Как можно помыслить «черное» («А»), не мысля одновременно – всё иное «не-черное» («не-А»), в виде, например, «голубого», «красного», «фиолетового», «бирюзового», «коричневого» …. и ещё неопределенно большого количества прочих цветов, и наконец, как противоположности черного «А» - «белого» («не-А», как «анти-А»)? Что есть вообще такое понятие: как «черное-без-белого»? Как такое может быть?!

Не только Имя Формы определяет содержание, но и Форма Имени, которая формируется из форм имён всего того, что есть данная форма как содержательная форма.

Для формального, абстрактного понятия «роза» - это «растение», «стебель», «листья», «шипы», «лепестки», «бутон», «запах», «цвет» и т.д. И здесь мы видим  перечисленные очень немногие основные формы-признаки, и они не абстрактные и лишенные телесности, они не формы-призраки, а тоже Имена Форм соответствующих классов.

Для понятия «роза», которое приобретает конкретность, становится конкретным, т.е. становится ближе к единичному, «роза» − это, например, «кашмирская роза», «белая роза», «благоухающая роза» и т.д. В последних понятиях перечисленные ранее формы-признаки уже соединены в некоторое целое.

Сознание, которое мыслит невольно пробегает, оно должно пробегать, должно касаться содержания, должно привести содержание в движение, чтобы получить его форму, так как сознание – это осознание содержания, это движение содержания, и именно это движение формирует формальную форму и чтобы сформировать её должно прежде всего само для себя обозначить, воспроизвести границы, сформировать определенность ими.

Сознание – это, образно говоря, пограничник, который двигается и который должен двигаться по границе и вдоль границы, и видеть находящееся за границей как раз для того, чтобы вновь и вновь уметь безошибочно провести границу понятия и получить это понятие в качестве некоторого тождественного себе и определенного, то есть конечного понятия.

 

«Понятие представляет собой пропозициональную функцию. Пропозициональной (логической) называется функция, устанавливающая соответствие между предметами определенной предметной области, которые являются значениями ее аргумента, и истиной и ложью. В логических исчислениях понятия выступают в роли предикатов. Примерами понятий могут быть «человек», «растение», «материк», «брат», «больше» и т. п. Пропозициональные функции записываются обычно в виде следующих выражений: «х — человек», «х —растение», «х — материк», « х — брат у», «х больше у» и т. п., где х и у — свободные переменные, принимающие значения имен индивидуальных предметов из соответствующих предметных областей, а «человек», «растение», «материк», «брат», «больше» — предикаты. […] … свойства и отношения, зафиксированные в понятиях, выделены, абстрагированы в результате изучения предметов соответствующих предметных областей, они могут быть вновь к ним «приложены», им «приписаны». В ходе исторического процесса формирования познания эти свойства и отношения абстрагировались в результате непосредственного оперирования с предметами, на основе общественной практики. Процесс же «приложения» готовых понятий к предметам соответствующих областей в ходе оперирования ими осуществляется через посредство имен этих предметов. Если предметной областью были живые организмы и в результате их изучения мы отвлекли такое свойство, присущее части этих предметов, как «быть растением», то затем, оперируя этим понятием, мы постоянно «прилагаем» его к индивидуумам этой предметной области, получая при этом истинные или ложные высказывания. Так, если в функцию «х — растение» вместо переменной х подставить «росянка», то получится истинное высказывание «росянка – растение», если же вместо х подставить «инфузория», то получится ложное высказывание («инфузория— растение» — ложь) . В истинности высказывания «росянка - растение» мы можем убедиться тогда, когда отличительные свойства растений, закрепленные за термином «растение», обнаружим и у росянки. Наоборот, не обнаружив этих свойств у инфузории, можно заключить, что высказывание «инфузория — растение» является ложным. При образовании понятия «растение» мы пользовались, разумеется, принципом свертывания, вводя вместо сложного описания свойств организма, отличающихся от животных, новое простое имя — «растение». Понятия поэтому в процессе мышления выступают не как некоторые «безжизненные», пассивные копии, образы предметов окружающего нас мира, а как образы, копии, постоянно сопоставляемые нами с самой действительностью, постоянно связанные с образованием соответствующих суждений, с их оценкой с точки зрения истинности и ложности, с методами проверки этих суждений. В этом выражается действенная роль понятий в освоении действительности и не только в ее освоении, но и в углублении наших знаний о действительности. Постоянное сопоставление тех или иных понятий с соответствующими предметными областями, которые также то расширяются, то сужаются в процессе развития познания, дает возможность углублять, изменять, уточнять уже сложившиеся понятия» [135] .

Потому в любой мыслимый момент оформляемая сознанием форма живёт внутри себя, пульсирует своим сочетающимся бесконечным многообразием, изменяется, ведь стоит лишь сознанию напомнить себе или вспомнить, что «да, ведь розы могут быть без шипов!» и содержание и соответственно форма понятия «роза» изменится, т.к. до этого воспоминания (или напоминания извне) они явно были иными.

То есть «роза» как формальное понятие в котором не было ранее в качестве Имени Содержания Класса единичного понятия «роза без шипов» отличается от того же формального понятия, но уже имеющего данное новое наполнение. И где же здесь тождество: А=А, «роза» = «роза»?

Итак, «мысль  в  процессе  рассуждения  действительно должна  оставаться тождественной самой себе»?

Ранее уже было сказано: любое декларируемое долженствование всегда выявляет проблему несоответствия и наличия возможности альтернативы.

 

«Природа мышления такова, что мышление мыслит себя само, имеет дело не с единичными предметами, а со всеобщим. Единичное и особенное возможно мыслить, лишь имея дело со всеобщим в единичном и особенном.  Поэтому нужно рассмотреть диалектический процесс природа и духа: как они в процесс развития раскрывают себя и приходят к единству, как сами себя разлагают. Мы можем воспринимать лишь различенное. А единство - не предметное существование, а отрицательность различия. Единство - это всеобщая отрицательность. Многообразие существует не само по себе, а лишь как момент единства. Здесь ключ к пониманию того, почему предмет, любая вещь едины, но обладают многообразными свойствами. И это противоречие единого и многого не мешает им оставаться едиными, определенными в самих себе. Единство бытия и мышления - это абсолютная отрицательность. Оно существует потому, что все единичное и особенное распадается, оно ограничено и противоречиво, и идет к самоуничтожению себя как единичного и особенного.  Все конечное истинно лишь в той мере, в какой оно носитель всеобщего. Истина - процесс соответствия любого содержания всеобщей природе. Для начала своей природе, а затем - всеобщей. Критерий истины не может быть внешним для самой истины. Истина - критерий себя самой» [136] .

 

Что такое мысль? Всеобщее, но всеобщее в процессе своего становления.

Что является мыслью в качестве её объекта? Она сама. Мысль есть и субъект и объект. Единство бытия и мышления - это абсолютная отрицательность. Мыслимое творится мыслью из самой себя так как ничего иного нет. Что же есть мыслимое? Форма. Что есть форма? Мыслимое. Казалось бы полная тавтология, но не всё так плохо. Тавтологии, строго говоря, вообще нет, так как мысль как форма постоянно изменяет саму себя как содержание мысли. Статичной мысли нет, остановленная мысль перестаёт быть мыслью.

Нет мысли неподвижно-мыслящей-тождество-себе, так как эта мысль суть отсутствие мысли, немыслие. А может ли быть «рассуждение» и «суждение» в состоянии немыслия, и что это за рассуждение и суждение? 

Тогда о каком же тождестве речь?

В процедуре определения мысли – например, мысли о тождественности «А» себе, мысль обязана выходить за свои собственные пределы, то есть должна быть не тождественной себе.

Но вместе с тем, вот уже две тысячи с лишним лет люди полагают необходимым утверждать, что без закона тождества мысли нет, нет рассуждения и невозможно получить здравый вывод о том, что есть, а чего нет. И это тоже очевидно, так как в основе рассудочного действия находится логика отношения форм в мире.

Мы, если мы мыслим сугубо формально, должны находиться в явном затруднении, вызванном явным противоречием, и мы должны в нём находиться, ибо границей такого мышления впадающего в противоречие является само ограниченное формальное мышление. И разумеется, если мы сможем перейти границу, то никакого противоречия нет, потому что сама мысль это противоречие, и чтобы преодолеть собственную противоречивость двоения, мысль должна прежде соединить раздвоенное собой, но совершив такое, она … вновь себе раздвоила.

Но главный парадокс для формального мышления в том, что именно такое движение мысли, которая всегда прежде совершает прямо противоположное тому, что стремится совершить, составляет её сущностную природу. Ведь мысль, мышление в действии, мышление нечто определяющее и самоопределяющее себя самого, как нам уже известно, есть отрицание.

Итак, мысль – движение. Мысль – изменение, но чтобы такое движение было, необходимо и то в отношении чего оно будет движением, необходима среда движения. Что же это, в свою очередь?  Вновь – только сама мысль как среда самой себя. Пространственные формы творятся из Пространства используемого в качестве материала формы.

Пространство пусто. Формы пусты. Сознание наполняет их собой, но подвергает предварительно поляризации себя на себя – мыслящее, то есть «я» или субъект, и не-себя, то есть не-я или объект. Это движение сознания суть самодвижение его и оно есть причина всего последующего.

 

N: Мыслящий как существующий обречен мыслить и существовать, ибо он есть  движение и изменение. Он бесконечно малая частица вращающегося вокруг Центра Мира. И Мир вращается вокруг Центра. И Центр Один. И этот центр, будучи Единым Центром и будучи самим мыслящим, уже постижимым для мыслящего, для человека образом, проходит вместе с тем через всё бесконечное число центров сознаний. Как? Так, как и должно быть, ведь Единое – Множественно и только потому  может быть Собой, Единым. Но Множественное в той же мере Едино, потому что может быть собой лишь будучи своей противоположностью. Но Истинное Единство выше единства и того и другого, выше единства противоположностей, но что это и как такое может быть сказать нельзя, ибо необходимо сказать несказуемое, произнести непроизносимое. И приведенная картина это вовсе не нечто немыслимое, просто в действительности сама мысль уже сама по себе есть немыслимое, которое, как известно, вышло из того, что ранее не было мыслью, и было лишь иной формой её. Как понять сие? Только лишь понимая, то есть, проходя дорогу понимания, двигаясь по ней. Иного пути нет. И нет никаких иных препятствий на Пути, кроме самого Идущего по нему.

 

Таким образом, так называемый «закон тождества» формального мышления есть в действительности закон движения отождествления, закон самоопределения аформального и оба эти «закона» есть один уже заявленный ранее Закон или Принцип: Закон перехода противоположностей друг в друга через самих себя.

Статичность формы (содержания), как и тождественность формы (содержания) самой (самому) себе иллюзорна, она (иллюзия) возникает как относительность неизменности формы «Я» и формы мыслимого им – «А» относительно самих себя и друг друга как полюсов и границ движения мысли.

Иными словами, тождественность осуществляется и существует в единстве следующих моментов.

Во-первых, это внутреннее движения самого понятия как момент перехода бесконечного в конечное, в определенное, и он существует как момент охвата мыслимого им самим, т.е. самохвата, самоопределения, рефлексии мысли, это движение содержания которое порождает форму, ибо уже является формой, как и форма – является содержанием. И эта уходящая в понятийные глубины самой себя тотальная континуальная пронизанность подвижного пребывания одного-в-другом есть существование.   

Во-вторых, момент перехода конечного, определенного в бесконечное, это внешнее движение формы понятия, движение вовнутрь. 

Первый момент выражает – «это содержание оформлено», но такое заявление суть тавтология, разве может быть содержание без формы; и потому одновременно с первым – продолжением первого в игру вступает второй момент, который заявляет не менее тавтологическое - «эта форма  содержательна».

Тут бы и явиться третьему моменту, который снимает первый момент и его тавтологичность вторым, а второй с его таким же качеством – первым и … этот момент всегда является вовремя, но для формального ума в силу его глухоты и слепоты этот момент всегда отсутствует и при этом всегда нем.

Для формального ума, для рассудка всегда дело заканчивается описываемым образом.

И чтобы как-то начать движение завершения рассмотрения вопроса закона тождества, а именно выявление коренных и не тривиальных причин необходимости его существования, перейдём к следующей точке зрения, тоже весьма объемной.

 

Ф.В.Шеллинг. [137]  

 

«… принцип философии должен быть таков, чтобы в нем содержание обусловливалось формой, а форма — содержанием и чтобы не одно предполагало другое, а оба предполагали друг друга. Против первого принципа философии в числе прочего выдвигалась и следующая аргументация. Принцип философии должен быть выражен в некоем основоположении: это основоположение, вне всякого сомнения, должно быть не только формальным, но и материальным. Каждое положение независимо от его содержания подчинено законам логики. Следовательно, каждое материальное основоположение в силу одного того, что оно является таковым, предполагает высшие основоположения, основоположения логики. Эта аргументация как будто безупречна, однако попробуем повести ее в обратном направлении. Представим себе в качестве наивысшего какое-либо формальное положение, например А = А. […] Если А есть, то оно равно самому себе; но откуда оно? Ответ на этот вопрос может быть, без сомнения, дан исходя не из этого положения, а из чего-то более высокого. Анализ А = А предполагает синтез А. Следовательно, очевидно, что невозможно мыслить формальный принцип, не предпосылая ему материальный, а также материальный, не предпосылая ему формальный. Из этого порочного круга, который состоит в том, что каждая форма предполагает содержание, а каждое содержание — форму, невозможно выйти, если не будет найдено какое-либо положение, где форма и содержание взаимно обусловливают и создают возможность друг друга.

 Следовательно, первая ложная предпосылка упомянутой аргументации состоит в том, будто основоположения логики безусловны, т. е. не требуют выведения из основоположений более высоких. Между тем логические положения возникают только вследствие того, что мы превращаем в содержание одних положений то, что в других является только формой; логика вообще может возникнуть лишь посредством абстракции из определенных положений. Возникнуть научным Путем она может лишь посредством абстракции из высших основоположений знания, а так как они в качестве основоположений сами уже предполагают логическую форму, то должны быть таковыми, чтобы в них то и другое, форма и содержание, взаимно обусловливали и предполагали друг друга.

Однако подобная абстракция не может быть осуществлена, прежде чем будут разработаны высшие принципы знания, создано само наукоучение. Этот новый порочный круг, заключающийся в том, что наукоучение должно одновременно создавать логику и вместе с тем осуществляться по законам логики, находит такое же объяснение, как предшествующий. Поскольку в высших основоположениях науки форма и содержание взаимно обусловлены, то наука о знании должна быть одновременно законом и совершеннейшим осуществлением научной формы, будучи абсолютно автономной как по форме, так и по содержанию».

[ВТОРОЙ РАЗДЕЛ

ДЕДУКЦИЯ САМОГО ПРИНЦИПА]

Мы рассматриваем дедукцию высшего принципа. О том, чтобы выводить его из более высокого принципа или вообще доказывать его содержание, не может быть и речи. Доказательство может быть направлено только на достоинство этого принципа или на то, что он наивысший и обладает всеми свойствами, которые таковому присущи.

Эту дедукцию можно вести самыми различными способами. Мы избираем тот, который, будучи наиболее легким, вместе с тем позволяет самым непосредственным образом раскрыть истинный смысл принципа.

1. Что знание вообще возможно, не то или иное определенное знание, а какое-либо, хотя бы знание незнания, признает даже скептик. Если мы что-либо знаем, то это знание либо обусловлено, либо безусловно. Обусловлено? Тогда мы обладаем данным знанием только потому, что оно связано с чем-то безусловным. Следовательно, мы неминуемо приходим к безусловному знанию. (Что в нашем знании должно быть нечто такое, что мы знаем не из чего-то более высокого, доказано уже в предыдущем разделе.)

Спрашивается только, что же мы знаем безусловно.

2. Безусловно я знаю лишь то, знание чего обусловлено только субъективным, а не объективным. Между тем утверждается, что субъективным обусловлено лишь такое знание, которое выражено в положениях тождества. Ибо в суждении А = А мы полностью абстрагируемся от содержания субъекта А. Обладает ли А вообще какой-либо реальностью или нет, для этого знания совершенно безразлично. Таким образом, если полностью абстрагироваться от реальности субъекта, то А рассматривается лишь постольку, поскольку оно положено в нас, представляется нами; соответствует ли этому представлению что-либо вне нас, даже не спрашивается. Данное положение очевидно и достоверно совершенно независимо от того, является ли А чем-то действительно существующим, только воображаемым или даже невозможным. Ибо это положение гласит лишь следующее: мысля А, я мыслю не что иное, как А. Следовательно, в этом положении знание обусловлено только моим мышлением (субъективным), т. е. в соответствии с объяснением, из которого мы исходили, оно безусловно.

3. Однако во всяком знании объективное мыслится совпадающим с субъективным. В положении А = А такого совпадения нет. Следовательно, всякое изначальное знание выходит за пределы тождественности мышления и положение А = А должно само предполагать подобное знание, Когда я мыслю А, я, правда, мыслю его как А; но каким образом я прихожу к тому, чтобы мыслить А? Если оно свободно созданное понятие, то оно не обосновывает знания; если же оно понятие, сопровождаемое чувством необходимости, то оно должно обладать объективной реальностью.

Если все положения, в которых субъект и предикат опосредствованы не просто тождественностью мышления, а чем-то, мышлению чужеродным, от него отличным, называются синтетическими, то все наше знание состоит из одних синтетических положений и только в них заключено действительное знание, т. е. такое, объект которого находится вне его.

Однако ведь синтетические положения не безусловны, не достоверны сами по себе, ибо таковы лишь тождественные, или аналитические, положения (2). Следовательно, для того чтобы в синтетических положениях, а тем самым и во всем нашем знании заключалась достоверность, они должны быть возвращены к безусловно достоверному, т. е. к тождественности мышления вообще, что, однако, внутренне противоречиво.

Это противоречие можно было бы разрешить только в том случае, если бы мы нашли такую точку, в которой тождественное и синтетическое знания едины, или какое-либо положение, которое, будучи тождественным, вместе с тем являлось бы синтетическим, а, будучи синтетическим, вместе с тем являлось бы тождественным.

Каким образом может быть достигнута достоверность применительно к тем положениям, где совершенно чужеродное объективное сочетается с субъективным (а это происходит в каждом синтетическом суждении А = В; предикат, понятие, всегда представляет здесь субъективное, а субъект — объективное), понять невозможно:

а) если не существует нечто абсолютно истинное. Ибо если бы в нашем знании существовало бесконечное регрессивное движение от принципа к принципу, то, для того чтобы прийти к чувству необходимости (т. е. достоверности положения), мы должны были бы, по крайней мере бессознательно, пройти в обратном направлении весь этот бесконечный ряд, что явно нелепо. Если ряд действительно бесконечен, то пройти его совершенно невозможно [138] . Если же он не бесконечен, то существует нечто абсолютно истинное. Раз оно существует, то все наше знание и каждая отдельная истина в нем должны быть связаны с этой абсолютной достоверностью; смутное чувство такой связи и создает это ощущение необходимости, которое заставляет нас считать какое-либо положение истинным. Это смутное чувство философия должна превратить в отчетливые понятия посредством выявления названной связи и ее главных промежуточных звеньев.

b) абсолютно истинное может быть только тождественным знанием; но так как всякое истинное знание всегда является синтетическим, то это абсолютно истинное, будучи тождественным знанием, необходимо должно быть также и синтетическим; следовательно, если существует абсолютно истинное, то должна существовать и точка, где из тождественного знания непосредственно возникает синтетическое, а из синтетического тождественное.

6. Для решения задачи, которая состоит в том, чтобы найти такую точку, мы, несомненно, должны еще глубже вникнуть в противоположность между тождественными и синтетическими положениями.

В каждом положении сравниваются друг с другом два понятия, т. е. они полагаются либо равными, либо неравными друг другу. В тождественном положении сравнивается лишь мышление с самим собой. Напротив, синтетическое положение выходит за пределы только мышления; мысля субъект такого положения, я не мыслю одновременно и предикат, предикат присоединяется к субъекту; следовательно, предмет здесь не просто определен тем, что я его мыслю, — он рассматривается как реальный, ибо реально то, что не может быть создано одним только мышлением.

Если тождественным является такое положение, в котором понятие сопоставляется только с понятием, а синтетическим — такое, в котором понятие сопоставляется с отличным от него предметом, то задача найти точку, где тождественное знание есть одновременно и синтетическое, означает: найти точку, в которой объект и его понятие, предмет и представление о нем изначально абсолютно и без всякого опосредствования едины.

Что эта  задача  тождественна  задаче  найти  принцип всякого знания, можно короче показать  следующим образом. Объяснить, как представление и предмет могут совпадать, было бы совершенно невозможно, если бы в самом знании не существовала точка, где оба они изначально едины — или где существует совершеннейшее тождество бытия и представления.

Поскольку же представление есть нечто субъективное, а бытие — объективное, то наиболее точное определение нашей задачи таково: найти точку, где субъект и объект непосредственно едины.

Посредством такого постепенного сужения задачи мы ее по существу решили. Непосредственное тождество субъекта и объекта может существовать лишь там, где представляемое есть одновременно и представляющее, а созерцаемое — созерцающее. Такое тождество представляемого и представляющего существует только в самосознании; следовательно, искомая точка найдена в самосознании.

[ПОЯСНЕНИЯ] [139]

Если мы теперь вернемся к нашему положению тождества А = А, то обнаружим, что могли вывести наш принцип непосредственно из него. В каждом положении тождества, как утверждалось, мышление сопоставляется с самим собой, что, несомненно, совершается посредством акта мышления. Следовательно, положение А = А предполагает мышление, которое непосредственно становится для самого себя объектом; но такой акт мышления, который становится для самого себя объектом, может быть только в самосознании. Как из положения логики просто в качестве такового можно получить что-либо реальное, действительно непонятно, но вполне очевидно, что, подвергнув рефлексии содержащийся в этом положении акт мышления, можно вывести нечто реальное, например из логических функций суждения — категории и из каждого положения тождества — акт самосознания.

Что в самосознании субъект и объект мышления едины, может стать ясным каждому только посредством акта самосознания. Для этого надо, осуществляя этот акт, одновременно подвергнуть себя в нем рефлексии. Самосознание есть акт, посредством которого мыслящее непосредственно становится для себя объектом, и, наоборот, именно этот акт, и никакой другой, есть самосознание. Этот акт есть абсолютно свободное действие, к которому можно побудить,  но не принудить. Способность созерцать себя этом акте, различать себя в качестве мыслимого и в качестве мыслящего и в этом различении вновь признавать свою тождественность будет в дальнейшем постоянно предполагаться.

Самосознание есть акт, а каждым актом что-либо осуществляется. Всякое мышление есть акт, а всякое определенное мышление есть определенный акт; посредством же такового у нас возникает определенное понятие. Понятие есть не что иное, как самый акт мышления, и, будучи абстрагировано от этого акта, оно — ничто. Посредством акта самосознания у нас также должно возникнуть понятие, и таковым будет понятие Я. Когда я посредством самосознания становлюсь для себя объектом, у меня возникает понятие Я, и, наоборот, понятие Я есть только понятие самообъективации.

Понятие Я возникает посредством акта самосознания, вне этого акта, следовательно, Я — ничто, вся его реальность зиждется только на этом акте, и оно само не что иное, как этот акт. Следовательно, Я может быть представлено только как акт вообще, помимо этого оно ничто.

Не есть ли и внешний объект нечто, от своего понятия не отличающееся, не едины ли и здесь понятие и объект — это вопрос, который еще ждет своего решения; но что понятие Я, т. е. акт, посредством которого мышление вообще становится для себя объектом, и само Я (объект) абсолютно едины, не требует доказательства, так как очевидно, что Я вне этого акта — ничто и вообще оно есть только в этом акте.

Следовательно, здесь мы обнаружили то изначальное тождество мышления и объекта, явленного и бытия, которое мы искали и которое нигде больше не встречается. Я вообще не есть до того акта, посредством которого мышление становится для самого себя объектом; следовательно, оно само не что иное, как самообъективирующееся мышление, и вне мышления оно абсолютно ничто. То, что для столь многих это тождество акта мышления и возникновения Я остается скрытым, объясняется только неспособностью либо свободно совершить акт самосознания, либо подвергнуть рефлексии то, что в этом акте возникает. В отношении первого следует заметить, что самосознание как акт мы отличаем от чисто эмпирического сознания; то, что обычно называют сознанием, есть нечто, связанное лишь с представлениями об объектах и поддерживающее тождество в смене представлений, следовательно, нечто, по своему  характеру  чисто  эмпирическое,  ибо  хотя  я  тем  самым и сознаю самого себя, но только в качестве представляющего. Здесь же речь идет о таком акте, посредством которого я сознаю себя не так или иначе определенным, а изначально, и это сознание в отличие от эмпирического называется   чистым  сознанием   или   самосознанием. […]

Генезис этих двух типов сознания можно пояснить и следующим образом. Если полностью отдаться во власть непроизвольной последовательности представлений, то эти представления, сколь бы многообразны и различны они ни были, выступят в качестве принадлежащих одному тождественному субъекту. Если же я подвергну рефлексии это тождество субъекта в представлениях, то у меня возникнет положение: я мыслю. Это «я мыслю» и есть то, что сопровождает все представления и сохраняет в них непрерывность сознания. Если же освободиться от всякой способности представления, чтобы осознать себя изначально, то возникнет не положение я мыслю, а положение: я существую, которое, без сомнения, является положением более высоким. В положении «я мыслю» уже заключено известное определение, или аффекция, Я; в отличие от этого положение я существую бесконечно, ибо в нем нет действительного предиката и именно поэтому заключена возможность бесконечных предикатов.

e) Я не есть нечто отличное от своего мышления, мышление Я и само Я абсолютно едины; следовательно, Я вообще нет вне мышления, оно не вещь, не предмет, а лишь уходящее в бесконечность необъективное. Это надо понимать следующим образом. Я, правда, объект, но только для самого себя; оно не изначально относится к миру объектов, но становится объектом, лишь превращая самого себя в объект, и объектом оно становится не для чего-то внешнего, а всегда только для самого себя.

Все остальное, что не есть Я, есть объект изначально, и именно поэтому объект не для самого себя, а для созерцающего извне. Изначально объективное всегда есть только познанное и никогда не бывает познающим. Я становится познанным только посредством своего самопознания. Материю называют лишенной самости именно потому, что в ней нет внутренней глубины и она есть лишь нечто, присутствующее в чуждом ей созерцании.

f) Если Я не есть ни вещь, ни предмет, то нечего искать и предикатов Я; у него нет предикатов, кроме одного — оно не есть вещь. Особенность Я и состоит в том, что у него нет других предикатов, кроме самосознания.

Тот же результат может быть получен и другим путем.

Основание для познания высшего принципа знания не может заключаться в чем-то еще более высоком. Следовательно, и для нас его principium essendi et cognoscendi ⁶ должен быть единым и составлять единство.

Именно потому это безусловное нельзя искать в какой-либо вещи; ибо то, что есть объект, есть изначально также объект знания, тогда как то, что есть принцип всякого знания, может стать объектом знания отнюдь не изначально или само по себе, а лишь посредством особого акта свободы.

Следовательно, безусловное вообще нельзя искать в мире объектов (поэтому даже для естествознания чисто объективное, материя, является не изначальным, но так же, как для трансцендентальной философии, видимостью).

Безусловным мы называем то, что не может стать вещью, предметом. Поэтому первую проблему философии можно выразить и так: найти нечто такое, что вообще не может мыслиться как вещь. Но таковым может быть только Я, и, наоборот, Я есть то, что само по себе необъективно.

g) Если Я вообще не есть объект, не есть вещь, то может показаться трудным объяснить, как же вообще возможно знание о нем или какого рода знанием о нем мы располагаем.

Я есть чистый акт, чистое действование, которое в знании должно быть совершенно необъективным — именно потому, что оно есть принцип всякого знания. Для того чтобы оно стало объектом знания, это должно быть совершено совсем иным способом, чем тот, которым совершается обычное знание. Указанное знание должно быть:

а) абсолютно свободным, именно потому, что все остальное знание несвободно, следовательно, знанием, к которому не ведут доказательства, умозаключения, вообще опосредствование с помощью понятий, т. е. созерцанием;

b) знанием, объект которого не независим от него, следовательно, знанием, которое одновременно есть продуцирование своего объекта, — созерцанием, вообще свободно производящим, в котором производящее и произведен ное — одно и то же.

Подобное созерцание в отличие от чувственного созерцания, которое не является производящим свой объект, где, следовательно, само созерцание отлично от созерцаемого, называется интеллектуальным созерцанием.

Подобное созерцание есть Я, так как само Я (объект) возникает только посредством знания Я о самом себе. Ибо, поскольку Я (в качестве объекта) есть не что иное, как знание о самом себе, Я возникает только посредством того, что оно о себе знает; таким образом, само Я есть знание, которое одновременно создает себя (в качестве объекта) [140] .

 

N:   …Когда внимаешь мысли Шеллинга невольно восхищаешься ясности и глубине мыслимого им, и одновременно поражаешься невыразимому убожеству мысли всех тех, кто не желает или не может мыслить как он и вместе с ним. Что же мешает этому? Что позволяет впадать в имеющую почти повсеместно мерзость запустения человеческой мысли? Можно пытаться раз за разом отвечать на эти вопросы. А можно просто ответить. Порабощение формой.   Рабы формы – не мыслят потому что они рабы, у них совершенно нет воли-к-мышлению  как составляющей силы духовной воли, руководит, господствует признаваемый рабом, хозяин положения, диктующий чему быть, а чему не быть. Этот хозяин и господин – форма, материальность, телесность и животность как интегральная сумма всего. Формальный ум воспринимающий, мыслящий некоторую форму «А» как абсолютно обособленную и не зависимую от своего сознания форму, форму, не имеющую всеобщего достаточного основания, воспринимает, прежде всего, себя как определенную, обособленную форму. Формализм конечности-определенности «А» формальной логики некоторого субъекта находит свои корни в субъективности-конечности-определенности, т.е. в иллюзии субъекта, что он может быть «никак не связанным с миром» и может быть полностью «независимым от него» и как следствие стремится, конечно же, своего рода «идеалу» – безнаказанно паразитировать на мире как на чем-то чужеродном себе. Это и есть квинтэссенция антидуховности как таковой, это есть истинное лицо сатанизма как универсальной формы, сатанизма как антидуховного полюса противостоящего полюсу Духа. Если принцип Духа – это принцип Единства, единства-всего-без-исключения, принцип Любви, сотрудничества, взаимопомощи и созидания; то принцип формы – это принцип всеобщего разделения и противостояния, принцип обособления и конфликта, порабощения, насилия и уничтожения. Где зло Мира? Там где есть господство формы, там, где есть её рабы, тупо довольствующиеся собственной точкой зрения, во-первых, а во-вторых, не могущие вникнуть в иные и потому отвергающие их [141] ; там, где есть не желающие мыслить, готовые бесконечно ублажать свою животность, хоть и трижды «цивилизованную», удовлетворяться, а порой и восхищаться своей тупостью сея и культивируя её вокруг себя; там, где нет единства и рожденных им форм и проявлений – любви, совести, чести, братства, сотрудничества, равенства, справедливости, где нет Свободы развернуться человеческому Духу. И если этот ответ на вопрос понятен и может быть осмыслен, то ответ на вопрос: «Где зло мира?» можно сформулировать существенно короче.   Везде.

 

А теперь о существенном и спорном моменте неправильности, в которую невольно попадает Шеллинг, на мгновение отходя от субъект-объектной позиции.

«… если бы в нашем знании существовало бесконечное регрессивное движение от принципа к принципу, то, для того чтобы прийти к чувству необходимости (т. е. достоверности положения), мы должны были бы, по крайней мере бессознательно, пройти в обратном направлении весь этот бесконечный ряд, что явно нелепо. Если ряд действительно бесконечен, то пройти его совершенно невозможно».

 

Можно ли оторвать самосознание субъекта от самосознания Абсолютного Субъекта?

Конечно ли «Я»? Конечно ли чистое сознание? Конечно ли самосознание?

На все эти вопросы ответ один.

В сфере активности сознания понятие бесконечного появляется не сразу, но как только оно появляется, то вместе с собой, хотя и на  бесконечно длинном поводке приводит противоестественно вытянутую визгливую таксу противоречия [142] .

Можно повторить ещё раз: дети не мыслят бесконечного [143] .

Детское сознание определенно и потому формально, это – формальное сознание, и именно этот факт является показательным и доказательным в выявлении глубинной причины того почему была отвергнута диалектика, почему сейчас ставится вопрос о самой возможности существования диалектической логики и почему диалектическое знание неизбежно должно возродиться.

Почему? Потому что философствующие дети глупы и ограниченны, и они должны это знать, чтобы перестать быть ограниченными и глупыми.

И это для них – великое благо и истина, хотя сами они будут полагать иное, и возмущаться и доказывать противоположное, но доказать ничего не смогут хотя бы потому, что их никто не будет слушать и глупость и тупость – это уже не аргументы, это уже не интересно и не занимательно, потому что давным-давно смертоносно.

Кто же хочет умереть? Дети должны жить. И чтобы дети могли жить – они должны умолкнуть и не мешать делать то, что они понять пока не в силах.

Конечное – бесконечно. Конечное потому и конечно, что в основании себя, своим содержанием, своим смыслом полагает бесконечное.

В качестве иллюстрации вернёмся, например, к нашему понятию розы.

Всем известно какова единичная и особенная форма понятия «роза». Трудно представимо, но при желании можно ментально увидеть общую форму понятия «роза» - роза вообще.

Но каковая всеобщая форма понятия вообще? Такая форма в силу своего характера должна быть универсальной и в этом смысле подобна всякой иной всеобщей форме и едина ей. В своём простейшем виде такая форма должна разумно и наглядно сочетать базовые противоположные качества любой формы: конечность и бесконечность. Одной этой пары вполне достаточно, чтобы увидеть всеобщность, которая единична и единичность, являющую собой всеобщность.

Ранее в первой главе уже было сказано, что это. Это, например, снежинка.

Снежинка – фрактал. Понятие в его всеобщем виде как некоторая форма-содержание в так сказать едино-наглядной и обозримой форме это фрактал.

Фрактальная структура понятия «роза» может расти безгранично и свободно, дополняясь новыми лучами, на лучах могут расти, и растут ответвления, которые в свою очередь порождают свои отрасли и т.д.

С учетом многомерности любого понятия, многомерности в прямом смысле, ибо измерениями некоторого понятия становятся его качества, а некоторое определенное качество порождает количественные ветвления самого себя в сформированном собой пространстве (одномерно-линейном, плоскостном, трехмерном и т.д.) понятие не имеет предела своему росту по отношению к самому себе как пространственной форме.

 Вспомним:

 

«Что такое некоторое «А»? «А» не может не быть лишь Именем Формы (ИФ) всего того, что А) значит это имя и что Б) оно может значить, чтобы быть, то есть поддерживать собственную неизменность».

Форма как форма содержания, должна быть не только текущей-актуальной, но потенциально-актуальной формой, иначе она перестанет быть собой и не сможет обнаружить саму себя и отождествившись с собой прийти к согласию: «А» всё ещё «А» и это «А» – живо.

Если представить себе наглядно безграничный рост фрактала снежинки некоторого понятия, а он в общих своих чертах очень похож на процесс роста обычной снежинки, то можно заметить, что по мере своего роста такая снежинка растет и изменяется все медленнее и медленнее, пока окончательно как бы не застывает.

И здесь нужно хорошенько задуматься и попробовать увидеть в таком росте не просто некоторую охваченную пространственную бесконечность, которая имеет предел и потому может быть очерчена и определена.

Понятно, что убывающая арифметическая прогрессия пространственной протяженности нашей снежинки, несмотря на бесконечное число своих членов-составляющих пространственно ограничена, бесконечность протяженности роста любого понятия легко охватывается сознанием в силу ограниченности, определенности формы.

Так мы видим, что бесконечное, точнее неограниченно фрактально-протяженное может быть конечным и определенным.

Но как же с временной длительностью, с её актуальностью и потенциальностью? Фрактальная пространственная протяженность понятия зависит от времени. Шеллинг полагает, что «Если ряд действительно бесконечен, то пройти его совершенно невозможно».

Необходимо ждать бесконечное время пока понятие созреет внутри себя?

И – да, и – нет. Всё зависит от местоположения и роли того кто проходит ряд, пусть даже этот ряд и бесконечен.

Определение чего-либо, какого-либо понятия осуществляется не изнутри [144] системы пространственных форм, а извне – из транс-пространственной относительно пространства определения сферы, в отношении которой определяемое являет собой нечто весьма необычное. Что же это?

Сообщим пока что имя этой о-пределённой, то есть предельной формы, формы которая становится и является пределом.

Это своеобразный понятийный коллапсар, «горизонт событий» которого является горизонтом формы или просто транс-формой понятия.

«Роза» не только форма понятия, точнее это вообще не форма, если это понятие действительно тождественно себе, как воображает формальное мышление, а трансформа, некая особая замкнутая на себя, коллапсировавшая в себя понятие-вселенная [145] -понятий, вселенная с именем формы «Роза» .

Изнутри в качестве творений, в данном случае творений с именем «роза», мы действительно никогда не сможем пройти бесконечную цепь сочетаний того, что у нас уже есть в связи с понятием «роза», ибо это понятие содержательно будет постоянно пополняться и меняться, да оно, если, конечно, вдуматься, именно так и делает; оно всегда различно, будучи мыслимым, не только разными субъектами-мыслителями, но даже одним и тем же субъектом-мыслителем.

В этом смысле сам вопрос постановки проблемы тождества «А=А» как тождества мыслимой формы самой себе абсолютно нелеп. Но вот снаружи, то есть как бы снаружи, там, где нет «внутреннего пространства-времени» самого понятия, а есть лишь внешнее пространство-время, мы можем и главное мы должны охватить сразу всё целиком [146] .

Иначе говоря пребывая в роли творца мы можем творить что нам будет угодно, и если нам будет угодно совершить немыслимое с точки зрения самого творения, например, осуществить определение того что не имеет предела то… так и будет! Творец воплощаясь в идею свою как своё творение, как текущее тело своего проявления определяет её, но этим же действием своим делает её бесконечной и неопределенной по отношению к себе, как и он сам.

 Итак, для вопроса: «Необходимо ли ждать бесконечное время пока данное понятие созреет внутри себя?

Ответ: ничуть.

Всмотримся внимательнее в происходящее.

Понятие определяется всегда в ментальном пространстве высшего ранга как определенная и определяемая (имеющая предел, границу) извне подпространственная, в общем случае в отношении себя самой бесконечная структура. Вспомним, что с позиций формальной логики любое определение (дефиниция) есть просто «логическая операция, которая раскрывает содержание понятия или устанавливает значение термина [147] ». Особую роль играет характер русского языка который позволяя как бы войти внутрь понятия в самой его вербально-знаковой форме увидеть его изначальный смысл, например, «радуга» («ра-дуга») - «дуга Бога Ра»; «определение» (о-пределение) - установление пределов, границ; «сознание» (со-знание) - знание-о-знании или движение рефлексирующего знания, «вежливость» - умение видеть и соблюдать установленные социумом границы (вежи) и т.д.

 

В общем случае объем понятия неопределенен, неограничен, понятие бесконечно содержательно, и если рассматривать понятие с сугубо формальной точки зрения, чем конкретнее понятие, тем оно содержательнее.

Итак, понятие, как только оно было определено субъектом: 1) уже есть понятие себя, которое 2) уже обрело форму и 3) уже достигло своего горизонта событий и потому 4) по совокупности указанных причин для «внешнего наблюдателя» (любого вышестоящего уровня), т.е. для мыслящего это понятие… застыло и стало неподвижным.

 

Форма, которая обретается, принимается понятием, всегда есть не только единичная и особенная форма, но прежде всего – всеобщая форма.

Обратим внимание на важный третий пункт. Что такое «горизонт событий»?

Этот термин используется в астрофизике в процессе рассмотрения возникновения и эволюции так называемых «черных дыр». Звезда определенной исходной массы закономерно по мере выгорания её термоядерного топлива будет сжиматься и на некотором этапе в природе уже не будет сил, которые смогут препятствовать тому, что материя звездного вещества как бы упала внутрь себя самой.

Когда скорость такого падения станет бесконечно близкой к скорости света в вакууме, то и будет очерчено то, что и называется горизонтом событий.

Мы можем судить лишь о том, что может происходить снаружи, что происходит внутри сказать нельзя, ибо для этого понадобится, обратим внимание, бесконечное время. Но парадоксы общей теории относительности утверждают и иное, не опровергая первого. Дело в том, что для того, что падает понадобится вовсе не бесконечное, а конечное, и более того достаточно малое время.

Для внутреннего наблюдателя или прибора, который попадает на горизонт событий [148] , его собственные часы в силу приближения к скорости света замедляются и далее – для внешнего наблюдателя просто останавливаются. Для того, кто находится над и вне горизонта событий, потребуется вечность, чтобы дождаться пока горизонт событий будет пересечен тем, что или кто находится на нём.

На первый взгляд как-то странно привлекать в сферу лингвистики или семантики (если как-то ограничиться поверхностными вопросами передачи смысла и как-то отвести в сторону философские вопросы) столь смелые космические параллели, от которых может перехватить дух, но дух перехватить не может ничто, даже коллапсирующая звезда.

В основе невероятного многообразия форм мира в силу закона необходимого основания находится очень простой и более того наглядный образ единый для всех форм.

Наука Логики или имеет всеобщий характер и всеобщую применимость или не имеет его и её.

Всё осуществляется по Единому Закону, вся мыслимая и пока что немыслимая игра форм и превращений. По этой простой причине мы и вводим в философский обиход понятие «коллапса понятия» и соответственно особой нелинейной логики движения такого понятия в искривленном и (или) замкнутом понятийном пространстве [149] .

 

Ключом к пониманию диалектической логики является искривление и как предельный случай нелинейности искривленного пространства – замыкание понятийного пространства. Понятия и являют собой такого рода замкнутые семантические пространства.  Линейным и относительно линейными пространствами понятий занимается формальная логика. Нелинейные понятийные пространства – сфера логики диалектической.

 

Не считая, разумеется, Платона [150] , наиболее близко к указанному положению подошли видимо уже упомянутые ранее трое ученых: Большаков Борис Евгеньевич, Кузнецов Олег Леонидович и Побиск Георгиевич  Кузнецов [151] . Хотя они лишь фиксируют факт независимости от времени и потому неподвижности и неизменности понятий, в частности математических, но даже в этом уловлено наиважнейшее – существование особого пространственно замкнутого мира неизменных (потому что всегда меняющихся) идей:

«Имеет место "ПРОСТРАНСТВЕННО ЗАМКНУТЫЙ" МИР. Он обладает свойством "быть вне времени". Таков вывод метафизической логики. Полезный вывод. Безусловно. Такой мир есть мир Математики в ее геометрическом представлении. Клейн определил Геометрию как пространство с инвариантом. Этот вывод является необходимым при изучении пространственных свойств природы, но он недостаточен для изучения процессов Природы. Здесь нет Времени. И поэтому картина Мира не полна» [152] . «Только тогда, когда человеческая речь развилась до появления ИМЕН ПРЕДМЕТОВ, которые обладают той или иной конфигурацией и, что особенно важно, занимают часть пространства, или МЕСТО, можно ожидать возникновение в сознании собеседника "ОБРАЗА" ПРЕДМЕТА, которого нет в "поле зрения". Это СТАНОВЛЕНИЕ "внутреннего взора", "внутреннего видения" того, что говорит собеседник, и есть первый шаг к освоению не чего-нибудь, а постижение того, что делается в собственном сознании. "Смысл" чего бы то ни было "зацепляется" за эти образы, а так как этот процесс протекает бессознательно, то требуется умственное усилие, чтобы он находился под контролем. Факт наличия контроля над процессами, которые развертываются перед внутренним взором, в философии принято называть САМО-СОЗНАНИЕМ. Совершенно очевидно, что не все представления любого человека АДЕКВАТНЫ реальности внешнего мира, там есть и совокупность "заблуждений". Научное образование и состоит в умении отделять фантомы субъективного восприятия от научных элементов физического мира. Для того чтобы такой "образ" приблизился к понятию "эталон", мы создаем мысленный объект, состоящий из "имени" предмета и списка свойств-предикатов, которые могут либо присутствовать, либо отсутствовать. Если этот объект выводится из-под власти действительного ВРЕМЕНИ, то все его свойства остаются абсолютно НЕИЗМЕННЫМИ, или ИНВАРИАНТНЫМИ. Такими же инвариантными свойствами обладают ВСЕ ОБЪЕКТЫ МАТЕМАТИКИ [153] ».

 

Остаётся лишь добавить, что неизменными идеи как и понятия, включая как показано выше понятия математические, делает их самодвижение и сама субстанциональная физика такого движения. Здесь – в ментальном мире, мы имеем дело с некими подобиями эффектов релятивистского движения, которые являют собой иерархию пространств мысли со своими законами движения, со своим внутренним и внешним временем, а не его отсутствием. Трудно не согласиться, что образы ментального мира сколь неизменны, столь и подвижны, а где есть изменение – там есть переход пространства протяженности в пространство длительности. Феномен времени, его форм и перехода этих форм друг в друга – основополагающий темпоральный ментальный феномен, без которого не было бы и самой мысли и который проявляет себя в том числе и своим отсутствием, своим отрицанием (при соответствующих условиях). 

Итак, Шеллинг был бы безусловно прав, если бы не был одновременно и прав, и неправ.

Самым же важным результатом в наших исследованиях закона тождества является нечто весьма парадоксальное, такое, что хотя он сформулирован и понимается пока что лишь формально на уровне философствующего идиотизма, но он, этот закон… правилен, он соответствует Истине, которые выше всех форм!

Но это особая правильность.

Форма, которая обретается, вырабатывается понятием, всегда есть самоопределяющая себя или конечная форма, которая двигается к себе, но которая в силу своей необходимой внутренней всеобщности как своего необходимого основания является уже всеобщей или безграничной формой. 

В схватываемом сознанием форме понятия, которое несёт имя формы, обозначено не только снятое формой актуальное содержание всего того, что это понятие есть в текущий момент, в нём схвачено и всё то, чем такое понятие может стать и может быть в своём будущем бесконечном свободном (обусловленном своей природой) развитии и росте.

 

Определенность понятия, таким образом, это не только некоторая пространственная определенность, то есть то, что можно назвать охваченной пространственной безграничностью, но и временная определенность, которая неотделима от пространственной и является охваченной временной безграничностью (вечностью).

 

Время и пространство являются пространством-временем, то есть единым, субстанцией Единого и Единой субстанцией, единой формой-содержанием творения Творца, кем он ни был – человеком или т.н. «Богом»; пространство-время – это внешнее-внутреннего, то есть внешнее [154] становящееся внутренним [155] , и внутреннее становящееся внешним

«… благодаря понятию внутреннего различия это неодинаковое и равнодушное, пространство и время и т. д. есть различие, которое не есть различие, или только различие одноименного, и его сущность есть единство; они одушевлены друг по отношению к другу как положительное и отрицательное и их бытие, напротив, состоит в том, что они полагают себя как небытие и снимают себя в единстве. Оба различенных имеют устойчивое существование, они суть в себе, они суть в себе как противоположное, т. е. противоположное самим себе, они имеют свое «иное» в себе и суть лишь одно единство» [156] .

 

Полное аформальное определение понятия является его определением в отношении к Всеобщему, т.е. бесконечное ставшее (точнее - становящееся) данным определенным конечным.

«Роза» в таком определении [157] – это форма аформального абсолютно-всего-иного, что не есть «Роза».

Иначе говоря,  фиксирование в Пространстве Всеобщего точки-понятия означает своего рода коллапс всеобщего в самого себя, свертывание всеобщего до размеров определяемой субъектом конечной, определенной формы, которая является горизонтом событий данной формы.

Изменилось ли форма понятия «роза» за последние несколько сотен или тысяч лет? Понимает ли человек розу так же, как понимали её все те, кто жил до него и будут жить после? Отличается ли такое понимание от понимания современников субъекта?

Нет [158] . Понимание красоты всегда неизменно, ибо осознание красоты спасает миры.

Роза – это действительно роза, Игра – это действительно игра,  Ребенок – это действительно ребенок даже в Вечности Времён.

Итак, как бы там ни было, розы и дети остаются розами и детьми даже в Вечности, и в надвременной Жизни Духа, ибо иначе бы в настоящий момент на планете не было бы и тех, кто был бы способен понимать, что же это такое «роза» и «ребенок».

Человек строит свой внутренний мир как подобие внешнего мира, который его породил, но этот «внешний» мир есть внутренний мир Того, Кто этот мир сотворил.

И необходимо есть и ТОТ, КТО Сотворил этого Творца и нет конца этой иерархии, уходящей в беспредельность Абсолютного. Так человек, человек как творец продолжает то неостановочное движение, неотъемлемой частицей, которого он стал и является. Человек  сам – не более чем снежинка, которая падает в Темноту Вечности, но снежинка способная сотворить свою Вечность.

Определение всегда неизменно есть определение, постановка в некоторые пределы Всеобщего, так как ничего иного нет, и это движение Всеобщего осуществляется самим Всеобщим, которое находится в процессе становления.

 

Человек есть Всеобщее дарованным свыше движением духа своего, творящего свои внутренние миры, пусть ещё очень несовершенные. Субъективно такое творение является мышлением.

 

Область Внутреннего Пространства оформляется и наполняется формами через поляризацию самого Пространства в себе самом. Движение, а точнее неостановимое самодвижение поляризации непрерывно рождает вечное временное изменение Пространства и всех его форм, которые есть формы Всеобщего – т.е. Пространства.

Понятие оформляется субъектом в качестве результата поляризации-определения в виде двигающейся к себе, вглубь себя формы Всеобщего. Данная форма, в общем и целом является результатом своеобразного «выворачивания наизнанку», инверсии Всеобщего так, что безграничное (неопределенное) при этом становится ограниченным (определенным), а ограниченное (определенное) – безграничным (неопределенным), внешнее – внутренним, а внутреннее – внешним [159] .

Итак, форма понятия являющаяся фрактальной формой, в которой объединяются в единство противоречивые черты пространства и времени, конечного (актуального) и бесконечного (потенциального) оформляется, определяется формально мыслящим субъектом именно и только как тождественная себе форма: А=А.

 

Так примитивность сугубо формальной, буквально детской трактовки неожиданным образом оказывается снятой и вместе с тем утвержденной на новом трансформальном уровне.

 

И такое, разумеется, не может быть случайным. Виток спирали возвращает нас как будто к повторению пройденного, но на новом уровне.

Условия, при которых новый трансформальный формализм имеет смысл и реализуется, во многом подобен и даже смыкается с релятивистскими и пространственными эффектами, которые имеют место в Космосе.

Вообще многообразная Жизнь Космоса: от оформления гигантских областей пространства в процессе разделения, дифференциации пыле-газового облака (облаков), постепенного выявления в нём границ и областей (области) центра конденсации [160] , формирование и оформление отдельных звездных систем с выделением и оформлением у них также «границ» и «центра», формирование и рождение звезд и планет, их жизнь и смерть, действительно являют собой яркие, прозрачные образы того, как организовано и живет внутреннее ментальное пространство, внутренний понятийный космос человека.

Человек-Микрокосм и Космос действительно подобны друг другу, ибо они есть ОДНО, находящееся на различных фазах своего развития.

Микрокосм действительно родствен Макрокосму и не может быть иным, так как оба они – Единый Вселенский Фрактал Жизни.

Самодвижение формы понятия, которое будучи правильно определенным начинает жить своей жизнью в Пространстве мысли субъекта и само определяет себя и выглядит извне замкнутым, обособившимся от всего иного миром застывшей неподвижной формы ограниченной, определенной извне горизонтом событий.

Но внутреннее пространство такой формы безгранично.

Всё то, что находится под горизонтом событий, то есть в глубине формы, являет собой основание формы – Всеобщее, внутреннюю обуславливающую противоположность данной формы.

Если понятие представить некоторой точкой в Пространстве Мысли, то для выявления содержания понятие необходимо двигаться внутрь, вглубь точки, под горизонт формы, в котором обнаруживается и раскрывается новое пространство внутреннего мира понятия. 

Итак, обратим особое внимание на то, что мы, исследуя формальное мышление, вышли первоначально на аформальное отрицание его, а последующим отрицанием получили трансформу понятия тождественную как с формальной формой, так и аформальной.

 Таковы плерональное [161] , аформальное и формальное мышление в их переходе друг в друга и порождении друг другом.

Этому соответствует три лика логики:

А) формальная – это логика отношений конечных, определенных форм;

Б) аформальная – это логика отношений безграничного по отношению к себе, и безграничного по отношению к определенному;

С) плерональная логика – логика сущностного единства формальной и аформальной логик, которая утверждает сущность единства и его нерушимости как бесконечное движение инобытия сущности в формальном, как своём основании, нормируя переход и превращение логики формальной в аформальную и обратно.

Подобно тому, как воспринималась в своё время ситуация с появлением в привычной всем паре: «тело – душа» третьего члена – «духа», появление наряду с логикой аформальной, т.е. диалектической ещё одной логики для которой неписаны формальные законы – логики плерональной нельзя трактовать как появление «второй диалектической души».

Диалектический Дух, Душа тела спекулятивной философии – Диалектика, появился ещё у Ф.Гегеля [162] .

 

«Логика есть наука о чистом рассудке и чистом разуме, о присущих им определениях и законах. Соответственно этому все логическое имеет три стороны: 1) абстрактную, или рассудочную; 2) диалектическую, или негативно-разумную; 3) спекулятивную, или позитивно-разумную. Рассудочность не идет дальше понятий в их твердой определенности и различии; диалектичность показывает эти понятия в их переходе и в их превращении друг в друга; спекулятивность, или разумность, схватывает единство понятии в их противоположности или же позитивное – в его разложении и переходе» [163] .

 

И может быть именно это как раз и снимет раз и навсегда бестолковое противостояние логических лагерей, реально образующих один лагерь: и тех, кто полагает, что понимает законы формальной логики, и тех, кто полагает, что постиг законы логики диалектической.

Аформальная логика – это действительно логика бесконечного (безграничного) и не имеющего формы, оживляющего форму. Эта логика противопоставляется логике формальной и они вместе образуют как и всё в этом мире достигающее зрелости единство пары противоположностей, бинер. Они вечно переходят друг в друга и порождают друг друга являя собой при определенных условиях суть ОДНО.

 

«Ты сможешь глубже понять и причины происходящего в природе - скажем, почему возникновение одного есть гибель другого; рассматривая в берилл одну из противоположностей, ты видишь, что в ней заключено начало другой противоположности… Поскольку, таким образом, в одной из противоположных вещей заключено начало другой, все переходы в природе оказываются кругообразными и каждая пара противоположностей имеет общий субстрат. Так, ты видишь, что претерпевание переходит в действие, - скажем, ученик претерпевает обучение, становясь учителем, или наставником (informator); один и тот же субстрат, претерпев раскаление, переходит в раскаляющий огонь; ощущение претерпевает напечатление от идеи предмета, становясь актуально ощущающим; материя претерпевает напечатление формы, становясь актуально существующей. Ты должен, однако, заметить, что когда я говорю о противоположностях, то имею в виду вещи, относящиеся к одному и тому же роду и равным образом делимые; именно тогда в одной из них заключено начало другой [164] ».

 

Вот это одно и есть истинный Дух Единства, оживляющий тело своего проявления – душу диалектики, который мы назвали плерональной логикой и её методом – духом диалектического построения.

Вспомним Ф.Гегеля и знакомый нам фрагмент из его «Науки логики»:

 

«В этом диалектическом, как мы его берем здесь, и, следовательно, в постижении противоположностей в их единстве, или, иначе говоря, в постижении положительного в отрицательном, состоит спекулятивное. Это важнейшая, но для еще неискушенной, несвободной способности мышления труднейшая сторона. Если эта способность мышления еще не избавила себя от чувственно конкретных представлений и от резонерства, то она должна сначала упражняться в абстрактном мышлении, удерживать понятия в их определенности и научиться познавать, исходя из них. Изложение логики, имеющее в виду эту цель, должно было бы придерживаться в своем методе упомянутых выше подразделений, а в отношении ближайшего содержания - определений, даваемых отдельным понятиям, не вдаваясь [пока] в диалектическое. Внешне оно стало бы похожим на обычное изложение этой науки, впрочем, по содержанию и отличалось бы от него и все еще служило бы к тому, чтобы упражнять абстрактное, хотя и не спекулятивное мышление; а ведь [обычная] логика, которая стала популярной благодаря психологическим и антропологическим добавлениям, не достигает даже и этой цели. То изложение логики доставляло бы уму образ методически упорядоченного целого, хотя сама душа этого построения - метод, - имеющая свою жизнь в диалектическом, в нем не обнаруживалась бы».

Итак, ЛОГИКА с большой буквы – Логика «Науки логики» Ф.Гегеля – это Трансформальная или Плерональная Логика.

Частным, а точнее двойственно-бинарным частным данной логики являются формальная логика и логика аформальная (собственно формально-диалектическая [165] ).

 

Плерональная Логика и есть – наше искомое, наш Логический Логос.

 

Достаточно ожидаемо – троичный, имеющий три своих Логических Лика [166] .

Утешая всех формалистов от логики, можно было бы сказать, что: «логика всегда является и всегда будет логикой форм», но формалисты, конечно же, не поймут, что любая форма  - это форма аформальная и плерональная (трансформальная) и потому правильным будет сказать чуть иначе:

Формальная логика – это логика своего рода нерелятивистского взаимодействия и отношения форм: «вот это стол – на нём едят, вот это – стул – на нём сидят», то есть логика движения, существования и взаимодействия форм в абсолютном, т.е. существующим как бы независимо, своего  рода ньютоновском семантическом пространстве.

Аформальная логика вступает в свои права, когда как бы ниоткуда, но в действительности из самой же формальной формы, её собственным всё более нелинейным движением относительно самой себя при достижении «релятивистских» – в отношении данной формы «скоростей» взаимодействия (отношения) появляется безграничное (бесконечное). [167]

 

Забегая вперёд, а мы будем далее рассматривать данную картину более подробно, относительное бесконечное [168]  появляется несколько раз, образуя базовую иерархию бесконечностей названные Ф.Гегелем уровни: «единичное», «особенное», «общее» [169] .

Любое ментальное движение, называемое «абстрагированием», «обобщением» является – опять же – своего рода подобием трансрелятивистского скачка перехода в сверхизмерение, т.е. появление в ментальном пространстве субъекта нового измерения. Это измерение образуется – формируется как результат своеобразного «выворачивания наизнанку», семантической инверсии того относительно чего определяется данная форма – определяющего основания.

Ментальное движение охвата формой понятия самой себя как движение обобщения (абстрагирования) в собственной временной метрике формы (внутреннем времени формы) «охватить неохватное» приближает мысль к семантико-релятивистской для среды данной формы скорости, вынуждая её как бы светиться в себе самой. В указанном ментальном движении мыслимая форма претерпевает серьезные метаморфозы.

Создавая, то есть, определяя понятия субъект, как уже сказано, во внутреннем Ментальном Пространстве формирует понятийные миры со своей собственной метрикой и более того, со своим временем, которое течет иначе, чем внутреннее единое ментальное время субъекта.

Ментальное движение определение хотя и единое по сути по форме распадается на два: движение изнутри наружу и снаружи вовнутрь. Оба эти движения являясь движением содержания в процессе развития и насыщения себя всё более становятся движениями формы.

В известном смысле финальная картина, которую рисует сознанию формальное мышление – оформленное и определенное со всех сторон содержание, являющееся некоторой определенной формой.

Именно так выглядит некоторое понятие (вещь, предмет, явление) для формального ума…  и снаружи, и изнутри, но формальный ум предпочитает формальное видение.

Первоначально такие движения (движение) относительно друг друга совершенно линейны, так как в соотнесении друг с другом два указанных движения тождественны друг другу. Рассогласование формального мышления возникает как появление нелинейности движения мысли, её форма начинает как бы двоиться.

Движение определение, движение изнутри наружу в самоопределении себя противоположным движением перестаёт быть тождественным ему.

«А» всегда бывшее до этого момента тождественным себе – «А», теряет это кажущееся незыблемым свойство созданного субъектом мира. Субъект воспринимает эту данность нелинейности, причина которой в самодвижении созданных мыслеформ и простом следовании мысли – себе самой, которое всегда совпадает с самодвижением мысли и является этим самодвижением. До этого мышление было формальным, неподвижным. Как только мир мыслеформ пришел в движение результаты мышления оказываются противоречивыми.

Можно в связи с этим вспомнить так называемый эйнштейновский парадокс близнецов, когда один из близнецов садился на корабль, который может двигаться с околосветовыми скоростями, летает долгие годы и после возвращается на родную планету. Для близнеца, которые прожил эти годы в космосе, в силу эффектов общей теории относительности время текло замедленно, и встретившись лицом к лицу два близнеца видят, что отличаются друг от друга. Тот, что моложе может увидеть, как будет выглядеть многие годы спустя.

Так и мышление в своём едином движении рефлексии начинает отличать себя от себя самого и впадает в противоречие и как ему кажется в парадокс.

Обратим внимание на то, что формальное мышление обнаруживает противоречие в себе только тогда, когда мыслимое субъектом приобретает качество жизненности или самодвижения и начинает оживать. Мир неподвижных форм, которыми субъект наполнил ранее свой мир, начинает жить своей жизнью, двигаться, в том числе и нелинейно.

Но высшую меру нелинейности субъект может помыслить и мыслит тогда, когда особо «массивные», то есть становящиеся, ставшими общими (всеобщими) понятия [170] в самодвижении себя обретают абсолютную нелинейность «разрывая» ранее ментальный мир на множество мыслеформ-понятий, становящихся особыми мирами, обретающими наконец свою истинную форму в виде формы горизонта формы, который как бы падает в самого себя с релятивисткой скоростью, но в силу этого, в собственной временной метрике застывает, замораживается относительно внешнего ментального пространства в котором данная форма определяется именно как форма.

 

Плерональная логика, являясь необходимым основанием бинера логик формального и не имеющего формы, является их единством, пребывает в обоих логиках, ибо является ими обоими, и той, что приводит в движение отношения форм, и той, что соотносит аформальное, ибо её задача превратить движение обоих в неумолимое самодвижение порождения одного другим которое должно стать жизнью единства трансформы.

 

Плерональная логика – это Логика доначального и предначального, Логика Предвечного в котором покоится и Вечность, и Время, такого, что находится над бытиём и небытиём, являясь их Абсолютным, их абсолютным единством. Человеческое мышление может лишь на исчезающее в себе мгновение прикоснуться к такому Абсолютному Бытию лишь в одной точке, точке Единства двух полярных друг другу логик, раскрывая Абсолютно Бытийный смысл этого касания через его собственное Абсолютное Небытие, т.е. как всю иллюзорную содержательность Бытия и Небытия понятные человеческому существу.

 

В связи с введенным новым понятием «трансформы» мышление можно определить как само-трансформирование Мысли.

 

******

Легко можно видеть нечто весьма и весьма необычное.

Так называемые «формальные законы логики» в виде «закона тождества» и его производных рождающихся в процессе его формальной рефлексии относительно себя, оказывается [171] , могут быть выведены [172] .

Ф.Гегеля нередко обвиняли в том, в чем его обвинить никак нельзя. В том, что он положил конец диалектическому движению. Нет, он положил конец обездвиженности человеческого мышления, он побудил мыслить, он разбудил мысль.

Всем «обвинителям» просто хочется напомнить о непонятом ими соотношении формальной логики и логики диалектической – каждая из них рождается из другой и такое рождение и есть самодвижение становления.

Формализация, формализация как формализирующее упрощение и искажение гегелевской диалектики после Ф.Гегеля было необходимо и более того, – неизбежно как развертывание её жизни пока что в противоположной себе форме, но и формальное инобытие диалектики есть одновременно её бытие. И сейчас происходит то, что можно обозначить как становление инобытия – инобытия гегелевской диалектики, то есть переход её к новому бытию, к новому рождению.

И в этом новом бытии уже придётся видеть то, что не видеть уже просто будет нельзя, ибо прежде нужно будет обнаружить наличие собственной ментальной срамоты, публичная демонстрация которой будет уже считаться неприличной. 

Формальная логика как логика абсолютно-формального обнаруживается как оформленный аформальной формой пик раскрытия аформальной логики в логике трасформальной, то есть формальная логика выводится из аформальной, но не как её примитивизация и усечение, а напротив как её высшая чистая реализация.

Помнится, незабвенный мольеровский г-н Журден был поражён, когда ему вдруг открылось, что он, оказывается, "говорит прозой".

В отстаивании идеалов формальной логики, в очередной раз лягнув Гегеля-собаку, попперисты всех мастей, все те, кто уже похоронил диалектику [173] и пытается дополнительно публично заработать своё около-научное очко должны были бы тоже с немалым удивлением узнать, что они, оказывается, говорят языком изысканной диалектической прозы.

 

«Чистое понятие есть абсолютно бесконечное, необусловленное и свободное. Здесь, в начале изложения, имеющего своим содержанием понятие, надлежит еще раз бросить взгляд на его генезис. Сущность есть результат становления бытия, а понятие - сущности, стало, быть, также бытия. Но это становление имеет значение самоотталкивания (Gegenstopes seiner selbst), так что ставшее есть скорее необусловленное и первоначальное. Бытие в своем переходе в сущность стало видимостью или положенностью, а становление или переход в другое - полаганием; и наоборот, полагание или рефлексия сущности сняло себя и восстановило себя в виде чего-то неположенного, в виде первоначального бытия. Понятие есть взаимопроникновение этих моментов, так что качественное и первоначально сущее дано лишь как полагание и лишь как возвращение-внутрь-себя, а эта чистая рефлексия-в-себя есть всецело иностановление или определенность, которая именно поэтому есть точно так же бесконечная, соотносящаяся с собой определенность. Поэтому понятие есть прежде всего такое абсолютное тождество с собой, что это тождество таково лишь как отрицание отрицания или как бесконечное единство отрицательности с самим собой. Это чистое соотношение понятия с собой - чистое благодаря тому, что оно полагает себя через отрицательность, - есть всеобщность понятия [174] ».

 

Но могут ли они понять, могут ли воочию ментально лично увидеть, что вечное наблюдаемое мышлением человека во времени движение перехода форм в то, что противоположно им – есть просто отражение, инобытие единства формы и аформального в том, что находится вне времени и над временем?

Субъективное время человека есть вневременное и надвременное для всего того, что сам человек творит в своём Пространстве Творения, своём ментальном пространстве. Единство формы и аформального, есть просто живая мыслимая идея любого Творца, есть его мысль, есть движение этой мысли, её текущее бытие творящего «Я» которое в процессе творения движется, возвращается к себе самому. Этот мир – лишь один из бесчисленного числа сотворенных миров и «Я» творца Мира, воплощено в неисчислимых я-формах, которые этот мир наполняют. Ведь чтобы помыслить «розу», нужно отождествиться, то есть воплотиться мыслью в ней, создать её из своих мыслей, хотя бы формально, через определенную совокупность уже известных (воплощенных) форм, ибо все формы творятся субъектом из самого себя – просто ничего иного для творчества нет.

В этом Бог и человек чрезвычайно похожи друг на друга, и кто знает, может быть это не напрасно?

 

N:   «Нельзя объять необъятное!» – вещает один очень известный     литературный  персонаж, подавший своё голос ещё в позапрошлом столетии. Это к слову настоящий боевой клич всех дезертиров логического фронта всех времен, должен был бы быть начертанным на штандарте всякого формально мыслящего ума; и хотя делать этого ни в коем случае нельзя, так как штандарт этот понятно, сразу попадёт во вражеские руки, сделать это нужно как раз для победы над врагом. Ибо враг – человеческая ограниченность, и этот враг не признаёт никаких границ, кроме установленных собой для других, и потому врага этого не победить никакими внешними усилиями, кроме как показав ему его врага в нём самом. Если видеть мир таким, каким он есть, и не размениваться на время, то все, поклоняющиеся принципу формы, самозабвенно воюя с миром, ведут войну с собой, и мир неизменно напоминает им об этом, неизменно возвращая предназначенные кому-то пинки. Происходящее повсеместно  в силу чрезвычайно изворотливости рассудка, желающего непременно абстрагироваться от стороны, на которой можно было бы раз-личить лицо ответственное за происходящее, но рассудок предпочитает вначале пнуть, а уж затем уже невольно задуматься над вопросом: откуда это странное ощущение двойного удара? Мышление – это лишь способность выявлять первопричину происходящего. Если бы времени не было – гениями видимо были бы все, со-временем – любой такой гений тысячу раз надерёт зад себе самому, прежде чем выяснит причину и увидит ответственное за это лицо, и узнает в этом лице себя и благодаря этому может быть станет, наконец, личностью. Как мало лиц и личностей, как много рыл и рыльностей, но меньше всего  тех, кто способен отличить первое от второго, и совершенно никого нет, кто мог бы и под масками рыл разглядеть лица, и мог прекратить этот тёмный маскарад. Иначе говоря, можно ответить персонажу - «директору Пробирной Палатки и поэту» Косьме Пруткову: - Необъятное может и должно быть объято мыслью, ибо мысль – воистину необъятна и в состоянии охватить даже себя, свою безграничность, и беспредельно и вечно выходя за свои границы, найдёт уместным впасть и в самоиронию, наглядно поясняющую тайну парадокса самодвижения. … И бесцветно-белое Время, и красные от непосильного умственного напряжения Лица и синие Зады показывают человечеству и как всеобщему, и единичному, а особенно ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ ПО ИМЕНИ РОССИЯ  – откуда оно (самодвижение, конечно же!) взялось [175] .

 

Время ответить на вопрос о том, какова структура основополагающих принципов Логического Логоса.

 

Форма Единого Закона: 

Принцип Бытия в качестве Формы предстаёт перед нами в виде Принципа Необходимого Основания, то есть необходимости Бытия всего, что есть Бытие.

Форма Принципа Необходимого Основания является Абсолютной Формой или Трансформой Единого Закона, то есть Триединой-Формой Движения Содержания как Единства трансформальной, аформальной и формальной форм этого Закона.

 

Содержание Единого Закона:

   

Формальная логика

Принцип или закон реализации – закон тождества формы (содержания): А=А

 

Аформальная логика (диалектическая)

Принцип или закон реализации – Закон Самодвижения или Перехода противоположностей друг в друга через самих себя

 

Плерональная Логика (Логика Логоса) или ЛОГИКА [176]

 

Принцип или закон реализации закон Единства (Бытия) или единства (тождества) противоположностей А = не-А; в качестве Триединой Плерональной ЛОГИКИ:

закон тождества формальной и аформальной логики.

 

 

В связи с вышеприведенным будет вполне уместным привести трактат “Тай цзи ту шо” (“Объяснение чертежа Великого предела”) Чжоу-цзы.

Кто такой Чжоу-цзы?

 

«Чжоу Маошу, Чжоу Ляньси, Чжоу-цзы, Чжоу Юань-гун (1017-1073), китайский философ и литератор, главный основоположник неоконфуцианства. Родился в 1017 в Индао (совр. уезд Даосянь провинции Хунань). Происходил из семьи чиновника, в 1036-1071 находился на государственной службе, занимая административные посты среднего уровня. Через своего дядю по матери, ставшего ему приемным отцом, крупного чиновника Чжэн Сяна был связан с консервативной группировкой при дворе, которая противодействовала реформам Ван Аньши (1021-1086). Однако с последним Чжоу Дуньи, по некоторым свидетельствам, имел личную встречу в 1060 и оказал на него сильное впечатление. Прямыми учениками Чжоу Дуньи были основоположники неоконфуцианства братья Чэн (Чэн Хао (1032-1085), Чэн И (1033-1107)). Посмертно в 1120 получил почетное имя Юань-гун (князь Изначального), в 1241 удостоился титула графа (бо) Жунани и установления таблички с его именем в храме Конфуция. При последующих династиях ему присваивались еще более высокие титулы и звания (1319, князь Даого; 1714, "древний мудрец"). Умер Чжоу Дуньи в Лушани провинции Цзянси 14 июля 1073. Главные философские сочинения - Тай цзи ту шо (Изъяснение Плана Великого предела, русский перевод И.Я.Бичурина, 1832; Н.Зоммера, 1851; В.А.Кривцова, 1958; Е.А.Торчинова, 1982; В.Е.Еремеева, 1993) и Тун шу (Книга проникновения), или И тун (Проникновение в "Перемены"; русский перевод Н.Я.Бичурина, 1832). Ортодоксальной считается их текстологическая и идейная трактовка в комментарии Чжу Си (1130-1200),утвердившего и атрибуцию Тай цзи ту шо, в которой сомневался его современник Лу цзююань (1139-1193), указывавший на принципиальное отличие этого трактата И тун. В период правления династии Мин (1368-1644) творческое наследие Чжоу Дуньи было сведено воедино и сопровождено пояснительными текстами в собрании сочинений, которое в дальнейшем фигурировало под тремя синонимичными названиями: Чжоу-цзы цюань шу (Полное [[собрание]] письмен философа Чжоу), Чжоу Ляньси цзи (Собрание [[сочинений]] Чжоу Ляньси) и Чжоу Юань-гун цзи (Собрание [[сочинений]] Чжоу-князя Изначального). Тай цзи ту шо представляет собой сжатый, но содержательный комментарий к графической схеме ("Плану Великого предела"), производной от аналогичных схем У цзи ту (Плана Беспредельного, или Плана Предела отсутствия/небытия) даоса Чэнь Туаня (10 в.) и Тай цзи сянь тянь чжи ту (Преднебесного плана Великого предела) из входящего в Дао цзан (Сокровищницу дао) даосского трактата, созданного не позднее середины 8 в., Шан фан да дун чжэнь юань мяо цзин ту, (Планы чудесного канона высочайшего и величайшего в истинное начало), одним из источников которых был первый канон даосской алхимии [[Чжоу и]] цань тун ци (Триединое согласие [["Чжоуских перемен"]], или Единение триады согласно "Чжоу и") Вэй Бояна (2 в.). По Тай цзи ту шо, все многообразие мира: силы инь ян, "пять элементов" (у син1, в трактате названы "пятью пневмами" - у ци, см. ЦИ-ПНЕВМА), четыре времени года и вплоть до "тьмы вещей" (вань у), а также добро и зло (шань - э), "пять постоянств" (у чан), названы "пятью природами" - у син3, и вплоть до "тьмы дел" (вань ши, см. ЛИ-ПРИНЦИП; У-ВЕЩЬ; ВЭЙ-ДЕЯНИЕ), - исходит из "Великого предела" (тай цзи). Тот в свою очередь следует за "Беспредельным", или "Пределом отсутствия/небытия" (у цзи). Термин "у цзи", допускающий двоякое понимание, возник в изначальном даосизме (Дао дэ цзин. § 28), а коррелятивный ему термин "тай цзи" - в конфуцианстве (Си цы чжуань, I, 11). Чжу Си (12 в.) истолковал сопряжение этих гетерогенных терминов как их синонимичное употребление, обозначающее сущностное тождество "Великого предела" и неисчерпаемой первозданности бытия ("Беспредельного").» [177]

Отнюдь не пытаясь раскрыть даже малую частицу этого выдающегося произведения по глубине и мере приближения и раскрытия Истины не уступающего «Науке Логики» Ф.Гегеля, покажем лишь ряд самых существенных моментов, в которых очень легко можно опознать приведенную выше структуру Логического Логоса.

Несколько замечаний. «Непереводимый» термин «дао» вполне может быть адекватно переведён.

Дао – это Единый Закон в Действии Движения Себя, Извечный ЕДИНЫЙ Субъект-Объект или трансформа-как-она-есть, т.е. трансформа-трансформы.

Инь и Ян – бинарная поляризация Единого в Себе-для-Себя-и-для-Иного, как дуальность-бинарность единой формы Единого.

Существуют и более высокие ранги поляризации.

И, наконец, последнее. Известное многим образованным людям выражение-пожелание (некоторые называют его даже «китайским проклятием»): «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!» в действительности совершенно не несёт в себе никакого негативного оттенка!

 

«Объяснение чертежа Великого предела Беспредельное, а затем - Великий предел! Великий предел приходит в движение, и порождается ян. Движение доходит до предела, и наступает покой. В покое рождается инь. Покой доходит до предела, и снова наступает движение. Так, то движение, то покой являются корнем друг друга. Разделяются инь и ян - поэтому устанавливаются два образа. Ян превращает, инь соединяет - происходит рождение воды, огня, дерева, металла, почвы. Пять пневм распространяются в должном порядке - четыре времени совершают свой ход. Но пять стихий - это только инь и ян, инь и ян - это только Великий предел, а Великий предел коренится в Беспредельном! Когда пять стихий рождаются, каждая наделяется своей природой. Истинное в Беспредельном, эссенции двух и пяти таинственным образом соединяются, и происходит затвердевание. “Небесное дао устанавливает мужское, земное дао устанавливает женское”. Две пневмы взаимно возбуждаются и производят 10 тысяч вещей. 10 тысяч вещей рождаются и рождаются, и превращениям нет конца. Только человек приобретает все это в совершенстве и наиболее одухотворен. Его тело оформляется, дух начинает познавать, пять природ приходят в движение, добро и зло разделяются - возникают 10 тысяч дел. Совершенномудрый упорядочивает это с помощью срединности, прямоты, милосердия, справедливости (разъяснение Чжоу-цзы: “Дао совершенномудрого - это только милосердие, справедливость, срединность и прямота”), и главенствует покой (разъяснение Чжоу-цзы: “Отсутствие желаний - причина покоя”). Этим устанавливается предел человека. Поэтому совершенномудрый “с Небом и Землей согласует свою благодать, с Солнцем и Луной согласует свою прозорливость, с четырьмя временами согласует свой распорядок, с демонами и духами согласует свое счастье и несчастье”. Благородный человек совершенствуется в этом и счастлив, низкий человек идет против этого и несчастлив. Поэтому сказано: “Установили дао Неба - инь и ян, установили дао Земли - мягкое и твердое, установили дао Человека - милосердие и справедливость”. И еще сказано: “Истоки начала есть оборотная сторона конца - в этом познается объяснение смерти и рождения”. О, как велики “Перемены”! В этом их совершенство!» [178]

 

Трактат взят из книги В.Е. Еремеева «Чертеж антропокосмоса».

Будет правильным привести небольшой отрывок из неё:

 

«Современная духовная культура - это результат коллективного труда многих поколений мыслителей и творцов различных эпох и цивилизаций. Человечество всегда стремилось понять, что из себя представляет окружающий его мир, хотя, естественно, по мере развития общества менялись и подходы к решению этой задачи. Существуют такие направления древних знаний, которые в силу исторических, социальных и других причин оказались вдали от магистрального пути мирового развития. К ним человечество может обратиться вновь, переосмыслив в соответствии с современными представлениями о природе. Не исключено, что в таком качестве эти знания окажутся не только актуальными, но и опережающими время. Следовательно, для того, чтобы заглянуть в будущее, т. е. опередить время в своих решениях и поступках, надо прежде всего оглянуться в прошлое, найти там точку опоры для гигантского прыжка вперед. Антропокосмология - это единая наука будущего, в которой принцип взаимосвязанности человека и космоса станет отправным. Но это и наука прошлого, у которой, по сути, нет исторического начала. В зачаточном состоянии она появилась одновременно с человеком. Со времени возникновения письменной истории фрагменты антропокосмологических знаний присутствуют почти во всех известных нам древних религиозно-философских, натурфилософских и научных учениях. Рассмотреть в одной книге весь объем этих знаний, пусть даже вкратце, - задача немыслимая. Поэтому автор был вынужден расставить приоритеты. В данную книгу вошли исследования только тех древних учений, которые имеют наиболее развитые (насколько сейчас об этом можно судить на основании доступных исторических данных) системы понятий, используют числовые или символические комплексы с четко очерченной структурой, тех учений, которые, являясь максимально близкими современной научной парадигме, одновременно несут в себе конструктивные, эвристические принципы. В этом смысле бесценный материал дают восточные культуры - главным образом китайская и индийская, имеющие непрерывную духовную традицию, исчисляемую несколькими тысячелетиями. Ни одна древняя культура не владела всей полнотой знаний о мире. Каждая из этих культур по-своему уникальна, но в то же время имеет много общего со всеми остальными. Сравнительный анализ древних систем знаний позволяет выявить как специфические, так и общие их черты, найти схожие принципы постижения мира. В данной книге акцент сделан на исследовании именно таких принципов и объединяющих эти системы основных идей и положений, на сравнении их с имеющимися в современных знаниях.» [179]

 

Вот мы и осуществим проведение кое-какие сравнительных параллелей между двумя документами с использование логики трансформального.

 

«Беспредельное, а затем - Великий предел!»

 

Всякий предел, являясь пределом, т.е. являясь границей для внутреннего пространства, границей бесконечности замкнутой на себя – одновременно не только отделяет, но и соединяет  данное пространство с иными надпространственными и подпространственными структурами.

ПРЕДЕЛ-ВСЕХ-ПРЕДЕЛОВ, Абсолютный Предел  или «Великий Предел» замыкает на себя Беспредельность. Великий Предел, таким образом, это Абсолютная ГРАНИЦА Бесконечно Плотной, КОНТИНУАЛЬНОЙ Системы Границ является БЕСПРЕДЕЛЬНЫМ.

Познавательный Путь человека накладывает на отношение Двух Абсолютных Форм причинно-следственную последовательность «Беспредельное» → «Великий предел». Но в действительности обе Формы есть ОДНО. Это ОДНО и есть Абсолют.

Можно вспомнить, что у нас на нашей математической модели абсолюта этому одному соответствовала «Точка, которая не есть точка» в «пространстве, которое не есть пространство»…

Символом – графическим выражением сказанного является, как можно убедиться круг.

 

«Великий предел приходит в движение, и порождается ян. Движение доходит до предела, и наступает покой. В покое рождается инь. Покой доходит до предела, и снова наступает движение. Так, то движение, то покой являются корнем друг друга».

 

Начнём с конца.

 

«..то движение, то покой являются корнем друг друга»…

 

Противоположности пребывают в своём отношении друг к другу по границам бесконечной бездны… Но бесконечная бездна не является открытой – она замкнута собой же, замкнута той же бесконечностью…

Движение становится тождественным покою по мере приближения к скорости достижения предела данного пространства. Такой предел находится в любой его точке. И хотя само пространство бесконечно, есть, существует его граница, являющаяся границей в надпространственной структуре, для которой данное пространство являет собой лишь некоторую проекцию.

Падение вещества при образовании «черной дыры» которое вызывает релятивистские эффекты, включая эффект замедления времени и как бы застывания движения (для «внешнего» пространства), как и наличие движения покоящегося тела по отношению к «внутреннему» пространству являются примерами перехода покоя – в движения и движения – в покой. Точно такой же эффект существует и для самого Пространства, которое расширяясь, то есть показывая наличием т.н. «красного смещения» существование границы самого себя – границы бесконечности, которая тем не менее вполне определенна и конечна для «внешнего наблюдателя», для пространства большего числа измерений.

Конечное, таким образом – образом своей аформальной противоположности – бесконечного, определяет это бесконечное, как и бесконечное образом своей противоположности – конечным определяет своё существование. И конечное и бесконечное, и движение и покой являются лишь трансформами друг друга, находят друг в друге своё необходимое основание – свой «корень».

 

«Разделяются инь и ян - поэтому устанавливаются два образа.

Ян превращает, инь соединяет - происходит рождение воды, огня, дерева, металла, почвы [180] . Пять пневм распространяются в должном порядке - четыре времени совершают свой ход».

 

Здесь мы не будем вдаваться в высокую метафизику, оставляя в стороне символику и количественную меру деления Единого, отметим лишь, что разделение инь и ян осуществляется через их необходимое основание, которое единого для обоих, и именно это единое образует формы-образы друг друга.

 

«Но пять стихий - это только инь и ян, инь и ян - это только Великий предел, а Великий предел коренится в Беспредельном! Когда пять стихий рождаются, каждая наделяется своей природой. Истинное в Беспредельном, эссенции двух и пяти таинственным образом соединяются, и происходит затвердевание. “Небесное дао устанавливает мужское, земное дао устанавливает женское”.

 

Необходимое Основание, будучи Единым вместе с тем, непрерывно-едино. Непрерывность же своим основанием имеет дискретность. Дискретность образует ряд:

- «1» (Необходимое Основание Абсолютной Бинарности «Беспредельность» - «Великий Предел») являющаяся, тем не менее, и «0» как содержанием целостности «1», которая есть всеобщая форма Абсолютного; 

- «2» (необходимое бинарное основание «пяти» как трансформы их форм – их собственной природы проявления);

 

Здесь  мы вновь остановимся.

Истинное как некоторая форма не есть СОБСТВЕННО истинное, ибо предполагает существование неистинного, как своего противоположного.

«Абсолютное Истинное» - уже вне и над ИСТИНОЙ как ФОРМОЙ, ибо абсолютно отрицательно по отношению ко всем формам, кроме абсолютной формы, которая УЖЕ НЕ ФОРМА.

Если из приведенного хоть что-то оказалось понятым и схваченным на уровне формы мысли, однако совершенно-лишенной-всякой-формы, то должно быть понято и то, что «эссенция» бинарности как абсолютность слитости «беспредельности-и-великого-предела» в отношении пяти форм-градаций себя являет собой «затвердевание» последних, то есть возникновение их определенности именно как некоторых существующих форм.

В утешение, видимо, можно лишь сказать, что в древней философии считалось непостижимым, считалось высочайшей и совершенно непостижимой для человека тайной понимание того как Абсолютное приходит к Относительности… Человеческое мышление принципиально дискретно и не в состоянии охватить непрерывности отражения духовного в себя.

 

“Небесное дао устанавливает мужское, земное дао устанавливает женское”.

 

Небесное дао – принцип активности, принцип духа, который воплощается и оживляет «материю», вовсе не случайно имеющую корень «матерь», женское проявление дао – Великого Закона. Небесное дао – принцип аформального – оформляющего всякую конечную форму. Земное дао – принцип формального, в той же мере, определяющего аформальное.  Их соединение приводит к существованию всех форм как источнику их жизни.

«Две пневмы взаимно возбуждаются и производят 10 тысяч вещей. 10 тысяч вещей рождаются и рождаются, и превращениям нет конца. Только человек приобретает все это в совершенстве и наиболее одухотворен. Его тело оформляется, дух начинает познавать, пять природ приходят в движение, добро и зло разделяются - возникают 10 тысяч дел. Совершенномудрый упорядочивает это с помощью срединности, прямоты, милосердия, справедливости (разъяснение Чжоу-цзы: “Дао совершенномудрого - это только милосердие, справедливость, срединность и прямота”), и главенствует покой (разъяснение Чжоу-цзы: “Отсутствие желаний - причина покоя”). Этим устанавливается предел человека. Поэтому совершенномудрый “с Небом и Землей согласует свою благодать, с Солнцем и Луной согласует свою прозорливость, с четырьмя временами согласует свой распорядок, с демонами и духами согласует свое счастье и несчастье”. Благородный человек совершенствуется в этом и счастлив, низкий человек идет против этого и несчастлив. Поэтому сказано: “Установили дао Неба - инь и ян, установили дао Земли - мягкое и твердое, установили дао Человека - милосердие и справедливость”. И еще сказано: “Истоки начала есть оборотная сторона конца - в этом познается объяснение смерти и рождения”. О, как велики “Перемены”! В этом их совершенство!».

 

Различия, отличия и противоположности форм определяют существование тьмы вещей.

«Тьма» – давне-старинное обозначение числа равного «десяти тысячам». Ясно, что не конкретность величины числа, например обозначающего просто некую «очень большое значение» [181] для человека жившего тысячу лет назад определяло смысл, а сам факт неопределенно большого числа, в данном случае «форм» как текущей формы единства противоположностей инь и ян. 

 Абсолютное – абсолютно пустынно, абсолютно бессодержательно для Себя Самого.

Ведь Абсолютное ВСЁ  есть одновременно и Абсолютное Ничто.

Лишь формы абсолютного, как «абсолютное становящееся относительным», т.е. становящееся-ставшее определенной формой и имеющее в себе в качестве необходимого основания Абсолютное (которое, будем помнить, и понимать Тайну – не есть «Истинное Абсолютное», но лишь некий его знак…), по отношению к себе и Абсолютному порождает «отношение существования» – являющееся ничем иным как сознанием-временем, которое и есть ДАННОЕ ОТНОШЕНИЕ.

Ещё раз: время и сознание теснейшим образом связаны друг с другом, друг друга обуславливают и порождают. Субстанция сознания – субстанция времени.

По мере развития сознания, являющего собой движение отражение многообразия выявленных в абсолютном форм, число форм становится настолько большим, что особое движение сознания – рефлексивное движение делает возможным осуществить обратный процесс – процесс свертывания, синтеза этих форм. Предел такого отношения – отношения приводит в конечном счете к слиянию всех форм в Ничто, являющееся одновременно Всем. То есть у нас вновь есть, как можно видеть из графики символов то, с чего движение было начато:

“Истоки начала есть оборотная сторона конца - в этом познается объяснение смерти и рождения”.

 «Разъяснение Чжоу-цзы: “Дао совершенномудрого - это только милосердие, справедливость, срединность и прямота”)».

Здесь следует понимать:

- «милосердие» именно как «сострадание» – высшую форму любви к человеку и всему живому – разделение любящим страдания любимых существ;

- «срединность» следует понимать как особый синтетический характер мышления, его диалектичность и умение не  впадать в крайности, проходя между ними в точке их синтеза (отсюда и «срединность»);

- «прямота» – это полное отсутствие т.н. «компромисса» и какого-либо намека на «плюрализм» и «толерантность».

 

(разъяснение Чжоу-цзы: “Дао совершенномудрого - это только милосердие, справедливость, срединность и прямота”), и главенствует покой (разъяснение Чжоу-цзы: “Отсутствие желаний - причина покоя”). Этим устанавливается предел человека.

 

Установление «предела человека» определяется самим человеком. Ведь границей человеку служит лишь он сам.

Низшее «я» - эта граница. Она ставит пределы «Я» высшему. Низшее «я» является источником так называемых «желаний». Привязанность иметь, что и есть собственно желание, привязывает сознание человека к вещам, делая его несвободным. Именно несвобода, отсутствие свободы и ясности мысли делает человека рабом. Желание иметь есть граница желания быть, но последнее уже не есть собственно желание, но вхождение в него и начало освобождения – растворение желания в самом себе. «Покой» как некое следствие «отсутствия желания» возникает не как упокоение, но как возрастание меры свободы духа находиться там, где сам дух желает, есть своего рода возрастание скорости «перемещения» сознания в самом себе и означает преодоление самых тонких и «отдаленных» границ сознания, что собственно и есть совершенное свободное творчество.

 

 

*****

«… традиционная формальная логика, изучая основные мыслительные формы, носит общечеловеческий характер, опираясь на естественный язык, на котором говорит, рассуждает и будет это делать и впредь большая часть человечества, люди здравого смысла и обыденного опыта; она своей теорией культивирует общечеловеческую культуру интеллекта. Она исследует простые, общечеловеческого характера мыслительные формы и методы, которыми люди пользуются повседневно как в обыденной жизни, так и в научной. Такая логика необходима большинству людей, и знакомство их со свойствами и закономерностями основных мыслительных форм и методов, придаст их мышлению более регулярные, культурные формы. К тому же университетское образование направлено не только на подготовку узких специалистов в той или иной предметной деятельности или области науки, но и на воспитание широко эрудированных, культурных людей общества. Поэтому ее знание прежде всего и нужно начинающим осознавать специфику мысли, специфику мыслительных структур. Эти простейшие мыслительные формы логика и исследует такими же простыми общедоступными средствами» [182] .   N: … Не поверите, господа формальные логики, читая такое, просто невыносимо хочется читать и плакать… Но перед этим задать ряд вопросов, взять вилы и потребовать прямых ответов: Не «общечеловеческий ли характер формальной логики», характер разделяющий, аналитический, противопоставляющий одно другому, конфликтующий и исключающий иное на протяжении  всей известной человечеству истории является причиной причин бесконечных общечеловеческих конфликтов, войн, зверств, насилия всех мыслимых и немыслимых форм? Ведь не потому, что те, кто на протяжении тысяч лет воевал друг с другом и стремился уничтожить друг друга, поработить и подчинить, навязать другим собственное видение совершали все описанное, что просто не знали формальной логики и теперь их для искоренения опять же всего описанного просто нужно ей обучить?  Не под эгидой ли и флагом «общечеловеческих ценностей» была разрушена почти до основания Великая Страна, и КАКОЙ интересно логикой руководствовались те, кто это совершал? Не случайно ли абсолютно никто из тех, кто надо полагать хорошо знает логику и может ей научить других так и не подали свой голос, хотя тоже надо полагать, заранее видели последствия того, что в соответствии со «здравым смыслом» и «общечеловеческими ценностями»  творилось в стране на протяжении всей «перестройки»? [183] За прошедших после развала СССР два десятилетия значительная часть университетов и ВУЗов избавилась наконец от «кошмара» диалектической логики, которая,  как известно всем теперь, подавляла и третировала логику формальную, которая как известно «своей теорией культивирует общечеловеческую культуру интеллекта», осуществляет «воспитание широко эрудированных, культурных людей общества», и которая за двадцать лет просто … нет слов! расцвела пышным цветом, но глядя на неуклонно усиливающееся повсеместное недоумие, тупость и полное безумие того, что творится вокруг, очень хочется спросить:   «Так, ГДЕ ЖЕ, ВАШУ ФОРМАЛЬНО-ЛОГИЧЕСКУЮ-МАТЬ, обещанный РАСЦВЕТ интеллектуальности, ЕСЛИ ИТОГ ДВУХ ДЕСЯТИЛЕТИЙ ТОРЖЕСТВА ВСЕГО "ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО" это ЛИШЬ ОМЕРЗИТЕЛЬНОЕ УБОЖЕСТВО БЛЕЯНИЯ ПОКОЛЕНИЯ РАДОСТНЫХ ЭЛЕКТОРАЛЬНЫХ ДЕБИЛОВ, взращенных на заливных лугах СИСТЕМЫ ЗАПАДОИДНОГО ОБРАЗОВАНИЯ и западоидной же формы контроля его качества в виде ЕГЭ?!!»   И последний вопрос: а не дошла ли формальная логика со всей этой своей «простотой»:  «простыми, общечеловеческого характера мыслительными формами и методами, которыми люди пользуются повседневно как в обыденной жизни, так и в научной», «простейшими мыслительными формами» до той самой меры простоты, которая уже хуже воровства и, главное, КТО ЖЕ ЗА ЭТО ОТВЕТИТ? Необходимо во что бы то ни стало отдать себе отчет в том, что в основе ВСЕГО СУЩЕСТВУЮЩЕГО РАЗБРОДА И ШАТАНИЙ, ВРАЖДЕБНОСТИ И ВЗАИМНОЙ НЕНАВИСТИ НАХОДИТСЯ ФОРМАЛЬНОЕ АНАЛИТИЧЕСКОЕ МЫШЛЕНИЕ, фундаментом которого является известный всем закон логики – закон тождества и его отрицательные формально-рефлексивные формы. Иначе сказать, человечество является жертвой себя самого, своей примитивной убого-детской обособляющее-различающей логики. А мир, Живая Планета так же принесены в жертву  нынешнему ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ-НЕДОУМКУ, но принесены они были с единственной целью, которая состоит в том, что человечество из фактора дестабилизации и источника разрушения и хаоса станет, наконец, – СТАНЕТ Разумной Силой Всеобщего. Но пока именно указанный «закон» и логика его применения – осознаваемая и неосознаваемая – утверждает невозможность Единства во всех формах сверху донизу. Именно этот закон утверждает  тотальность различия, противопоставления, противостояния. Именно этим законом руководствуются индивидуумы и их различного ранга группы, преследуя свои всегда эгоистические цели, при этом высокопарно облекая их в известные формулы «национальных», «жизненных» интересов, интересов «национальной безопасности»… Именно на этом законе и всей формальной логике в целом возникла, укрепилась и взросла т.н. «наука» для которой, как всем известно, нет Всеобщего, и принципиально не существует и не может существовать Бога. Благодаря такой логике безумное человечество вообразило себя «венцом творения» и тщетно ищет (!) во Вселенной подобные (!!) себе «венцы», не видя реального положения дел: оно на текущий момент всё ещё лишь безмозглый заложник противостояния сверхчеловеческих разумных сил. Причём один полюс этих Сил делает всё возможное, чтобы развить сознание и помочь сделать человечество истинно разумным, а другой – силами самих непоправимо тупых двуногих стремится уничтожить планету вместе со всем, что на ней есть [184] .

 

Таким образом, ученые-логики, которые утверждают что «А=А» и иначе быть не может [185] ,  утверждают в действительности очень и очень многое и именно за это "многое" необходимо нести ответственность, ведь именно в детском сказочном «молочном русле» и «кисельных берегов» такой логики осуществляется:

 

А) противостояние религий и церквей, в котором ни одна из них НИКОГДА не сможет одержать верх, потому что никак не возьмёт в толк, что единичная религий и конфессия сама по себе не несет истины Божьего Откровения [186] , и потому не может по отдельности быть необходимым основанием, но лишь все вместе являются и способны образовать грядущий фундамент истинного религиозного синтеза, который, к слову, существует и существовал всегда;

 

Б) тотальное социально-классовое противостояние всех – всем как необходимость непрерывной и нескончаемой ожесточенной «борьбы за свои права», за «права человека», «права наёмных работников», «права предпринимателей», «права животных» и черт  его знает какие иные права, и кажется, никому не приходит в голову абсолютная ненормальность самого существования такого рода социальных джунглей, в которых обязательно нужно против кого-то бороться, чтобы выжить;

 

В) глобальное социально-культурное, духовное и политическое противостояние, а в данный исторический момент глобального подавления и даже уничтожения одной частью человечества, его абсолютным меньшинством         (Западом) – другой части, абсолютного большинства (Востока), уничтожения т.н. «цивилизованностью» всей многообразной системы традиционных отношений, которое осуществляется через неприкрытое насилие навязывания т.н. «демократии» – этого полного разложения человечности как таковой, всему иному «недемократическому» и «нецивилизованному» миру;

 

Комментарий к пункту (А) [187] .

Некоторая религиозно-организационные форма (РОФ) «А» – есть «А» и более ничего.

Она не есть «А1», «А2», «А2» и т.д., она, разумеется не есть «В», «С», «D», а также она не есть некоторая противоположность «А» как «не-А»… [188]

Указанная РОФ является именно формой формально-догматической интерпретацией своих истинных, данных ей в Откровении основ, которая опирается практически полностью и исключительно на ритуальность и соблюдение внешних, т.е. формальных правил и установок, держится за них именно как за свою необходимую основу, постоянно воспроизводя эту основу.

Абсолютно аналогичное можно сказать о любой иной РОФ.

 

Здесь уместны несколько простых вопросов: разве сама «А» не изменялась по отношению к себе? РОФ «А» периода своего становления и оформления каждый последующую сотню лет – иная.

Почему?

Прежде всего, видимо потому, что носители и выразители данной религиозно-организационной формы изменяются.

Некоторая религиозно-организационная форма существует лишь как выражение идеи, воплощением которой является конкретный носитель, выразитель и мыслитель идеи.

Каково воплощение – такова и идея. Различающийся уровень культуры, образованности, этнической ментальности [189] , социальных условий и т.д.

И здесь сам собой возникает вопрос. Разве такое постоянное изменение не отражает и не выражает необходимого факта неизменности самой веры, как основания?

Единое, Всеобщее чтобы быть собой – неизменным – в различающихся условиях воплощения и соответственно выражения себя должно быть различным и должно в соответствующей мере изменяться.

Что оно и делает.

Итак, Единое на всех Всеобщее и единая форма его отражения-воплощения, т.е. ОДНА и та же вера во Всеобщее-Бога необходимо предполагает различие и подвижность своих форм реализации, иначе бы неизменное основание не было бы неизменным и единым хотя бы для некоторой данной РОФ.

Но на поверхности Планеты исторически даже в одну и ту же эпоху можно встретить потрясающее многообразие социальных, культурных, географических, экономических условий, которые так же далеки друг от друга как небо от земли.

А теперь простой как дважды два вывод в форме вопроса: разве именно многообразие религиозно-организационных форм, которые являются своеобразными более или менее чистыми единичными красками Всеобщего, не предполагает существования и необходимости такого существования всех иных форм-красок?

Можно ли представить себе Христианскую Веру человечества без Небесно-Голубого цвета Православной Веры? Нет.

Как нельзя представить эту Веру без оранжевости католицизма, желтизны протестантизма и т.д., даже убогие телепроповедники с их грязно-коричневыми оттенками и даже пятнистостью и те – необходимая часть единой Христианской палитры Веры.

Можно ли представить себе Единую Веру Человечества без Христианства? Нет.

Как невозможно представить её без Буддизма, Ислама, Индуизма… [190]

Даже шаманские верования северных народностей, формы религиозных верований индейцев Северной Америки или, например, веры аборигенов Полинезии – необходимые единичные формы Единой Веры человечества в данных конкретных условиях воплощения.

Итак, формальный созерцающий различающее-аналитический ум видя любые обособленные формы видит лишь обособление и видит лишь не связанность этих форм и более не видит ничего.

Синтетический разум видит в обособлении и многообразии – ЕДИНСТВО, которое есть простое следствие и одновременно необходимое условие обособления.

 

 

N: Нелепость здесь с точки зрения человека  мыслящего именно в том, что разнообразие красок предполагает наличие единой, то есть непрерывной их палитры, которая и есть Всеобщее. Иными словами, например, некоторая группа (секта, конфессия) верующая в своего «Бога», т.е. надо полагать Всеобщего, Единого отделила сама себя от предмета своей веры, отдалила, обособила себя от Бога, – обращаем внимание каким образом и как – создав непроходимую преграду из всех иных групп верующих! И такая странная ситуация с отсутствием наличия того чем нужно мыслить очень напоминает известный анекдот об одном румыно-подобном игроке  телевизионного шоу «Поле Чудес», который угадав все буквы и непосредственно видя их…, так и не смог «угадать» слово…    Таким образом, некоторая конкретная единичная форма религиозности и её обособленное формальное противостояние иным формам в действительности в качестве своего необходимого основания и на незыблемом основании Логики НЕОБХОДИМО ДОКАЗЫВАЮТ и ОБОСНОВЫВАЮТ наличие Единой Веры и его Единого Источника.   Но почему этого ни в какую не понимают ограниченные и отупляющие себя своей ограниченностью носители ряс, мантий и прочих отличительных одеяний которые по замыслу тех, кто их носит должны приближать к Всеобщему, к Богу? Как не видят их ещё более ограниченные прихожане-посетители, которые своим наличием убеждают первых – просто ограниченных, что их ограниченность это и не ограниченность вовсе, а нечто  имеющее не только разумное, но и духовное значение. Потому что они этого и не стремятся понять, потому что не думают и главное не собираются думать, потому что тупо и искренне верят, что простое следования формальностям группового поведения, в котором одна тупость служит основанием для другой, приведет их к чему-то полезному.   Но тупость и ограниченность не может быть основание веры! С таким жерновом невежества на шее невозможно не выплыть, ни двигаться вперёд, ни вообще жить, а Вера как духовная категория ныне абсолютно предполагает наличие движения к Основанию Веры, к такой вере, которой следовал, например, Рамакришна! Итак, если уметь мыслить, то становится вовсе неудивительным, что Единый нравственно-духовный фундамент который легко выявляется в любой Религии Откровения данной людям Свыше – Иерархией должен был облекаться и облекается по настоящий момент в различные одежды, и сам-простой-этот-факт Логикой своего существования утверждает и доказывает простотой и доступностью диалектической логики, что хотя форм религиозной веры много, но именной по этой самой причине, причине множественности Вера – ОДНА, как Одно и Едино Необходимое Религиозное Основание, к которому должен быть устремлен каждый верующий. Только в таком случае о нём можно сказать, что он верует и так посильно соучаствует в работе Высшего, иначе его вера пуста и тщетна, ибо он по-человечьи не понимает веры своей, а удел, который ждет его и который он выбрал для себя сам – страшен. Бог нуждается в человечности, Богу нужны дети – Его дети, дети Духа Всеобщего, а если дитя божье – духовный полюс необходимого основания божественного не является человеком, то что же это за полюс?!

 

И неужели так уж сложна Логика Высшего?

 «Многое» не существует без «одного», «человек» не существует без «Бога», «черное» не существует без «белого», нет «света» без «тьмы», нет «религии» без «науки» и не бывает «тупости» без «гениальности».

И разве так трудно понять эту Логику и руководствоваться этой Логикой, положив её в основание мышления своего, в которой основанием «А» является «не-А», а в основании «не-А» находится «А», но единство обоих есть непостигаемое рассудком необходимое основание всего, что есть между «А» и «не-А», а между ними – бесконечность, которая их обединяет?

 

N:   Но верующие ведь не мыслят, и потому они не устремлены к Единой Вере, в которой только и может быть обнаружен Единый, довольствуясь собственной ограниченностью и пребывая неизменно в оковах зла принципа формы. И со злом этим, которое они воплощают собой  и в тупости своей гордо демонстрируют миру и Богу, не видят  они приговора себе за тупость свою. Дерзостная хула на Святого Духа оживляющего двуногую тварь, призванную к жизни и оживленную Единой Жизнью, призванную быть носителем-выразителем этой Жизни, которая в совершеннейшем безумии своём уничтожила в себе или так и не позволила  родиться форме-проявлению Духа – мышлению человеческому – не может быть прощена и прошена не будет!

 

Парадокс, в который постоянно впадает формальная логика в том и состоит, что фундаментальное формально-логическое утверждения о том, что «мысль должна оставаться неизменной самой себе», чтобы существовать, чтобы осуществиться в действительности … должен отрицаться самим собой!

Ведь  очень легко и просто заметить, что именно ненеизменность мысли, т.е. собственно подвижность и текучесть «содержания мысли» должна порождать своё постоянство.

Содержание некоторого понятия мыслимого даже одним и тем же субъектом не неизменно, оно различно и не может быть ни при каких обстоятельствах тождественным для разных субъектов. Почему?

Например, потому, что если «А» - это «роза» и выведенный кем-то новый сорт роз изменяет сразу весь предшествующий этому объем понятия «роза» и соответственно и неизбежно форму этого понятия. Но главное в ином – действительное отраженное этого факта во всеобщем сознании, в  котором и через которое существует и развивается понятие «роза» и остаётся неизменным себе: а) постепенно [191] , б) неравномерно и в) опосредованно.

Фактор «в» вообще делает принципиальной невозможным осуществление понятия «отождествление» в собственном смысле, как абстрактной-в-себе и для-себя-тождественности. Ведь объект внимания некоторого сознания всегда есть нечто «не-непосредствененное», а «неопределенно-опосредованное». О чём говорится сейчас?

Во-первых, о проявлении эффекта «испорченного телефона». 

Во-вторых, о чистоте (тождественности) самих воспринимающих матриц сознания.

О первом. Возьмём в качестве примера хотя бы цвет объекта внимания, и не просто «цвет», а его истинный цвет. Каков он?

Он может быть передан, например, при помощи фотографии как цветовой модели-изображении «розы». Эта модель может иметь и электронный вид. Но такая модель, какой бы она ни была всегда лишь приближение. Опосредующий агент, который всегда присутствует, искажает передачу информации и «одна и та же «роза»» в действительности – то есть в восприятии  различных субъектов различна, различна хотя бы по фактору цвета, так как он (воспринимающий субъект) воспринимает не истинный цвет розы.

И даже в случае непосредственного восприятия, что составляет ничтожнейшую часть  всего объема воспринимаемой человеком о мире информации, избежать опосредующего искажения невозможно по совокупности неисчислимых причин: освещения, влажности воздуха и его температуры, времени суток и просто времени, которое делает объект внимания нетождественным себе в каждый момент, каждое мгновение времени…

О втором. Если в первом случае агентом искажения выступало нечто опосредующее, внешнее, находящееся вне субъекта, то во втором таким агентом является… сам субъект.  Это своего рода явление рефлективного искажения.

Любые понятия для человека, любого рода, от понятий которые характеризуют физические воспринимаемые органами чувств характеристики физических объектов, до понятий совершенно отвлеченных, например, понятия «стоимость»  формируются как процесс бесконечного, неостановимого непрерывного и дискретного приближения к такому, которое соответствует сущности самого понятия.

Человек всегда узнаёт нечто о мире опосредованно, причём, даже не через тысячные, а через «триллионные руки», напитываясь не непосредственным отражением познаваемого в себе, а переотраженными ранее в миллионах сознаний, каждое из которых находилось (или находится или будет находиться) в подобной же познавательной ситуации.      

Итак, даже если вся совокупность  условий наблюдения и восприятия будет тождественной, нетождественными и отличными друг от друга будут матрицы воспринимающих сознаний.

Здесь у нас уже проявляют и действуют тонкие моменты восприятия подобные тому, что, например, нет двух одинаковых (тождественных) цветных фотоплёнок или двух абсолютно одинаковых листов цветной фотобумаги. Последние и при одинаковой экспозиции светового потока несущего информацию об объекте, по разному отразят на себе эту информацию.

Так и матрицы сознаний абсолютно уникальны и лишь до некоторой меры подобны друг другу [192] .

«Красный» [цвет] уникален для каждого человека и даже для возраста одного и того же человека. Невозможно описать конкретность восприятия простого примера цвета, даже в случае непосредственного его лицезрения.

Итак, «вот этот красный» воспринимаемый некоторым субъектом в качестве данного непосредственного цвета, качество которого он стремится передать кому-то остаётся непостижимой тайной для всех иных, во-первых, потому что непосредственное всегда опосредовано, а во-вторых,  даже один и тот же цвет воспринимается различно и  крайним случаем такого является, например, нарушение цветовосприятия в виде, т.н. дальтонизма.

Пункты-факторы «а» и «б» мы разбирать не будем.

Итак, по совокупности всех трех факторов можно сделать вывод о том, что: «Содержание некоторого понятия мыслимого даже одним и тем же субъектом не неизменно, оно различно и не может быть ни при каких обстоятельствах тождественным для разных субъектов».

Но вот форма, форма как обобщающая абстракция, как некая прошлая, текущая и – обратим особое внимание будущая содержательность формы некоторого понятия, действительно остаётся неизменным и единым для всех тех, кто мыслит данную форму. По крайней мере, формальная логика предлагается считать именно так.

Некоторое понятие, понятие именно в гегелевском смысле, таким образом, выступает по сути своеобразным познавательным пределом, к которому приближается познающий, но который – если он способен мыслить лишь в границах формы – он не в состоянии достигнуть и охватить извне.

Так мы видим нечто странное, разве субъекты, которые мыслят понятие «роза», и это понятие есть, обратим внимание, одна и та же форма для всех мыслящих данную мысле-форму, могут знать какой именно будет понятие «роза» вообще, то есть в пределе, т.е. в частности в неопределенном будущем? Нет, они этого не знают.

Забегая вперёд, можно сказать, что это знает, это может знать лишь Тот, кто мыслит мыслящего субъекта как форму своего воплощения, именно Его Всеобщая Мысль должна воплощаться и воплощается в том или ином понятии в качестве идеи, мыслеформы, являющейся некоторым понятием.

И когда Ф.Гегель говорит о соответствии вещи как некоторому непосредственному «своему понятию», то под понятием понимается именно – познавательный содержательный предел, к которому стремится данная форма, имя которой фиксируется в качестве имени формы понятия.

Иными словами, некоторая формально-логическая форма, выражающая некоторое понятие, чтобы быть собой – неизменным, неизменной формой должна быть, должна являться своего рода надвременной формой, то есть формой существующей вне «пространственно временного континуума содержательности» самой формы и в своём роде, действительно не зависящей и свободной [193] от этого содержания.

Вот и момент истины.

Что же утверждает формальная логика, когда она утверждает себя и свои законы, которые с позиций формальной логики являются законами существования мира форм?

 

Дело в том, что формальная логика сама того не замечая всегда утверждает прямо противоположное тому, что она утверждает. Всякое определение понятия, всякое суждение и умозаключение и всякая мысль является отрицанием.

 

Но как же форма может быть в указанном смысле независимой от своего содержания, если именно содержание формы определяет последнюю?

Вот тут-то и сказывается нечто невообразимое и поистине чудовищное, если судить с позиций и мерками самой формальной логики.

Формальная логика утверждая свои постулаты, свою непротиворечивость, изначально, в себе самой является логикой абсолютного противоречия.

Итак:

 

Формальная логика – это одна из проекций Логики Истинной Формы, Трансформальной (Плерональной) Логики у которой есть Два Лика образующие Третий – Истинный. Эти Два Лика Логики существуют как движение самодвижения Третьего Лика: А) движения формального определения как движения внешнего воздвижения предела, оформляющего указанный предел, что соответствует предельному переходу диалектической (аформальной) логики – в формальную логику; Б) движения раздвижения, движения преодоления предела изнутри, который соответствует предельному переходу формальной логики в аформальную. Причём случай «А» есть переход-преобразование транспространства мысли (n+1 измерений) – в пространство мысли (n измерений), то есть создание нового подпространства меньшего числа измерений в пространстве мысли с одновременным его [194] свертыванием. Иными словами, субъект в аформальном пространстве мысли создаёт определённую подпространственную область, в которую переходит, в которой воплощается при определении.  Случай «Б» противоположен «А», в данном случае переход-преобразование осуществляется как создание нового, дополнительного измерения и выход через него в надпространственную по отношению к определяемому пространству область.      Обратим особое внимание на следующее. Нужно, в конце концов, отдать себе ясный отчет в том, что формальная логика может быть, может становиться и может является собой лишь тогда, когда она становится своим противоположным – аформальной логикой! Логика Разума обвиняет логику рассудка и недоумия в непоследовательности и неполноте, причём не в аформальной неполноте, а формальной!

 

Формальная логика, утверждая неизменность формы, этим же неизменно вызывает разрушение и изменение форм, хотя сама этого не желает замечать и просто игнорирует.

Лишь трансформальная логика способна следовать форме всегда и всюду и этим утверждать всегда и всюду абсолютную, истинную Логику истинной Формы.

 

Формальная логика, таким образом, может и должна быть обоснована, обоснована даже не столько в смысле своего необходимого основания, а в качестве универсальной формальной науки – науки логики.

Формальная Логика есть следствие логики аформальной, диалектической, как последняя есть результат и следствие, развитие логики формальной, и обе логики: логика формальная и аформальная, могут существовать лишь переходя и превращаясь друг в друга, порождая друг друга и этим являя Единую Трансформальную или Плерональную Логику – Логику Логоса, Логику Творца кем бы он ни был, человеком или т.н. «Богом».

Так что же в действительности говорят логики, когда они говорят о понимании, когда они говорят о логических законах и краеугольном камне всей формальной логики – законе тождества?

Дабы почувствовать и увидеть суть проблемы дадим ещё одну ясную аналогию в виде образа.

 

Всем известное домино [195] . С домино можно показывать занимательные фокусы. Вот, видимо один из самых эффектных фокусов с использованием домино.

 

Человек высыпает костяшки домино, перемешивает и заявляет, что хотя костяшки домино могут быть соединены множеством различных способов, но он может предсказать, какие числа должны быть на концах собранной в линейную цепочку костей. Берёт лист бумаги и записывает некие числа, и далее сложив лист, даёт его кому-либо на хранение. Зрители осуществляют сборку цепи, и после сборки оказывается, что на листе действительно точно отмечены пара чисел являющихся оконечностями собранной всеми цепи домино. Так повторяется несколько раз и каждый раз на листке бумаги правильно помечены числа, которые должны получиться в результате сборки.

Дело в том, что явленный «экстрасенс» знает одну важную особенность домино – собранная в цепь полная последовательность костей всегда будет замкнутой и образует кольцо. Если изъять из полученного полного кольца любую кость [196] , то очевидно числовой код данной изъятой кости будет совпадать с числовым кодом концов всей цепи. Наш фокусник просто предварительно и незаметно изымал одну из костей, которая и даёт будущий результат сборки цепи из оставшихся двадцати семи костяшек домино.

Таким образом, размыкание цепи, разрыв последовательности костяшек через изъятие одной [197] всегда будет совпадать с числовыми обозначениями концов получающихся после разрыва кольца.

Итак, возьмём в руки одну такую косточку, которая превращает ранее связанное и замкнутое в единство целое – кольцо – в разорванную цепь…

Что можно увидеть? Что наша косточка, как впрочем, и любая иная в замкнутой цепи является своего рода подобием всей цепи, если размыкание цепи будет осуществлено на данной кости. Причём линия, которая разделяет два квадрата с определенным количеством точек, в отношении получающейся в результате разомкнутой цепи костей домино являет собой символ самой цепи как бы в свернутом состоянии находящийся в середине (в глубине) изъятой косточки домино.

Назовём такое виртуальное пребывание всей полной цепи домино как бы внутри некоторой единичной кости – её [198] содержанием, причем выявляемая содержанием форма [этого содержания] является сама  данная единичная кость с парой числовых значений [199] .

Иными словами, всё множество значений всех единичных костей очевидно связанных друг с другом вполне определенным и однозначным образом – замыканием цепи домино на себя саму, как и всё множество всех возможных соединений этих костей друг с другом без такого замыкания цепи содержатся в связанном (в связанном) состоянии в одной единственной кости символизирующей все кости домино [200] , всё «Домино» в целом.

То есть, одна косточка домино есть «единичное», как данная единичная форма своего-иного, то есть всеобщего данного рода,  которое оказывается свернутым в символе черты разделяющей [двойственный] числовой дуализм формы.

Какое же число возможных непроявленных полных последовательностей домино скрывает в себе этот символ?

Большое, очень большое.

И это «очень большое» [201] число как всеобщее-единичного выражается  некоторой единственной костью домино с некоторым простым дуальным числовым кодом.

Итак, теперь обещанный образ.

Отдельная кость домино, всегда образующего замкнутую на себя цепь являет собой очень точное и глубокое подобие некоторого единичного понятия.

Дело в том, что вся единая система понятий, которые были, есть и что крайне важно – будут когда-то сформированы в результате познания в самом отдаленнейшем будущем являет собой подобие такой замкнутой цепи домино.

И это – чрезвычайно важный аспект не просто некоторого знания, а Абсолютной Истины, который может быть понят и должен быть принят любым мыслящим человеческим существом.

Абсолютная Истина являет собой замкнутое на себя Кольцо Познания, являющегося Абсолютной-Идеей-Порождающей-Себя-Кольцо-Идей.

Это КОЛЬЦО есть Символ Высшего Сущего, который является БОГОМ-ТВОРЦОМ ВСЕГО, ЧТО ЕСТЬ, БЫЛО И БУДЕТ [202] .

Вот образ Абсолютной Истины в символе дзен-буддизма [203] :

Наивысшая Идея Творца-ВСЕГО – Идея Бытия.

Внутри этой Великой Идеи-Мыслеформы Творцом и сотворено всё, что мы уже можем наблюдать и понимать, а также и всё иное, что мы пока что не в состоянии понять и видеть.

Выраженное в системе известных человеку понятий Кольцо Познания является известным подобием рассматриваемого КОЛЬЦА.

Кольцо Познания так же замкнуто на себя и само из себя порождаемо, и в каждом своём самом ничтожном элементе (форме) такого Кольца содержит Всеобщее, т.е. всё Кольцо, и содержит как бы в свернутом (инверсном) в данную единичную форму состоянии. 

И так, можно легко увидеть, что данная форма такова, какова она есть потому, что содержание этой формы таково каково оно есть, и наоборот – содержание таково какова есть сама форма; и ни форма, ни содержание не имеют преимущества друг перед другом, друг друга порождают и являются основанием существования и проявления друг друга.

Знакомый трюизм о том, что «любое понятие связано со всеми понятиями» в целом означает прежде всего самосвязность и самообусловленность всей системы понятий собой как «всеобщим», причём, повторим ещё раз: всеобщее это лишь потому всеобщее, что замкнуто на себя и порождаемо собой.

Не вдаваясь излишне глубоко в представленное подобие, которое к тому же можно развивать и совершенствовать, попытаемся наконец уловить главное.

 

• Любое отдельное единичное понятие, выражая своим существованием всю систему понятий, содержит её в себе самом в свернутом, связанном виде – форме  семантического коллапса с текущей формой-именем данного единичного понятия. • Понятие и его смысл (значение) есть форма бесконечно большого по многообразию значений содержания, которое в связанном (коллапсированном) виде является [204] – выявляясь формой содержания, которое принимая его – становится собой, и такое движение встречного становления взаимно и неостановимо и является самодвижением понятия в самом себе

 

Не путая две семантические формы «понятия» и «слова», которые могут быть различными и не сводимыми друг к другу, не смешивая также качеств конечных и бесконечных последовательностей и претендуя именно лишь на подобие явлений, можно взять в качестве примера любую энциклопедическую статью и убедиться в точности и наглядности представленного образа подобия.

Слева от «–» [205] как и во всякой словарной статье находится наша «косточка» в виде определяемого в статье понятия (слова).

Это – вербальная символическая форма определяемого понятия, и это раскрываемое в словарной статье слово являет собой подобие того, что нами как бы «изъято» из неопределенно длинной замкнутой на саму себя «цепи» понятий, которые и составляют Понятийную Семантическую Систему Языка.

 

Таким образом, некоторая понятийная форма есть данное единичное символическое и оно есть результат, следствие размыкания Многомерной Семантической Сети [206] по данной форме и этим действием, фактом самого действия свёртывающим всю семантическую сеть внутри определяемой формы и результатом такого свертывания (коллапса) и является данная определенная понятийная форма [207] .

 

Если слева от черточки у нас находится форма [в виде имени формы], то справа от неё же – содержание или значение формы, то, чем именно эта форма является в качестве содержания-совокупности имен-форм понятий.

Обратим внимание, что если сама определяемая форма становится в результате определения формой понятия, то содержанием и сущностью понятия становится значение свернутой внутри формы понятийной семантической сети.

Если для домино дуализм пары значений (x,y) некоторой кости полностью определяет и совпадает со значениями разомкнутой цепи домино [208] , то для понятий такой однозначности, по крайней мере, для случая обычной энциклопедической словарной статьи уже нет и в помине.

Для единичной кости домино как формы, представленной числовой парой значений, её содержанием всегда будет хотя и очень большое, но конечное множество числовых пар-значений (отдельных косточек и костей образующих множество цепочек различной длинны), и, разумеется, единой полной цепи из костей домино состоящей из всех 27 штук.

Для единичного понятия как формы можно лишь в некотором формальном смысле утверждать, что данной форме «можно поставить в соответствие» конечное число  вербальных форм выявляющих содержание определяемой формы [209] .    

Итак, справа от «–» у нас находится то, что получается в результате размыкания замкнутой Понятийной Семантической Системы Языка на некотором определяемом на самой Системе понятии [210] . При этом всё то, что справа от «–» в действительности находится внутри, свёрнуто в глубине и является содержанием определяемого понятия, которое находится слева от «–» [211] , при этом само определение есть не что иное как отождествление (тождество) формы и содержания.

Можно обратить внимание, что мы сейчас осуществляем аформальное определение некоторого понятия.

Потому размыкание и изымание некоторой единичной «кости-понятия» как именно определение понятия выражает не только данное отдельное единичное понятие, но и всю понятийную семантическую цепь как содержание данной цепи свернутое в данной форме. Ранее мы уже обозначили такое сворачивание как семантический коллапс или инверсию.

Здесь есть важный момент: если же аналогичное осуществлять не по всей замкнутой на себя семантической системе, а по произвольному её фрагменту, некоторой произвольной «части», [212] то есть пытаться, например, мыслить некоторую определенную форму как «независимую» и «тождественную себе», или принципиально «открытую» в поперовском смысле, то такое определение будет формальным или неполным. 

Здесь как раз очень легко увидеть как различие, так и родственность и взаимообусловленность двух форм определений некоторого понятия, и что особо важно их переход друг в друга.

Если мы берем и изымаем из замкнутого понятийного семантического «кольца» (сети) некоторый фрагмент его и некоторое понятие будет определяться относительно данного фрагмента и лишь на нём как основании – так сказать «вторичным изъятием», то такое определение суть формальное определение.

Любое определение остаётся формальным и неполным пока речь не идёт о всей единой семантической системе понятий как целого и замкнутого на себя Всеобщего.

Интересно, что вопрос о свойствах Всеобщего (Абсолютного), как и об отсутствии у Него каких-либо свойств полностью подобен вопросу знаково-символической (числовой) поляризации замкнутой последовательности домино [213] .

Отдельная костяшка как подобие понятия действительно что-то сообщающее нам обо всём ином познавательном «Космосе» под именем «Домино», но…

Всеобщее (Абсолютное), о котором человеку или иному Творцу приходится по необходимости судить, то есть мыслить, по определению является замкнутым, то есть трансцендентным, и потому не может быть определено и не является чем-то определенным, и не может в принципе иметь и выражать некое определенное знаково-символическое значение и смысл. Не может, но именно поэтому имеет этот смысл и значение в качестве значений и смыслов компонентов интегральной суммы бесконечной иерархии структур всех своих форм-выражений [214] .

 

Такова природа, точнее будет сказать форма выражения того, что невозможно выразить, такова форма невыразимого, именно так «выглядит» форма, не имеющая формы (дао) .

 

Но поскольку природа и уже не форма, а сущность мысли заключается в том, чтобы выходить за все мыслимые границы, мы имеем возможность определять-не-определяя или определять противоречиво и неопределенно то, что невозможно определить постановкой предела как конечного определенного предела. И можно заметить, что мы, утверждая подобное, тем не менее, осуществляем некоторое своего рода определение – это определение в границах того, что уже не имеет границ, в границах беспредельного. Можно легко догадаться, что это.

Это – бесконечность.

Когда субъект исчерпывает все конечные логически формы и их отношения друг к другу, когда линейность отношений становится возрастающей нелинейностью, которая, наконец, замыкает все рассматриваемые отношения замкнутым пространством-сферой   отношений, тогда он попадает в сферу действия иной логики – логики бесконечного.  Здесь-то он и натыкается впервые на истину и её всеобщую форму существования, он обнаруживает противоречие [215] . 

Мышление в сфере логики бесконечного, как и сама логика-не-имеющего-границ в известной мере противоположна мышлению в сфере логики-конечных-форм.

Ведь мышление, каким оно является мыслящему субъекту и потому каким оно понимается самим «мыслящим» в абсолютном большинстве случаев является размыкание замкнутого и разъединение единого.

Но путь к Истине, путь истинного мышления – прямо противоположен пути аналитического мышления.

Именно по этой причине аналитическое мышление и его результаты вообще не являются собственно мышлением и не ведут к истинному пониманию, природу которого мы здесь сейчас выявляем, но являются лишь элементарным воспроизведением, точнее возможностью понимания непонятого иными, которое как правило эти иные необоснованно принимают за «понятое» и называют таковым.

Иными словами, понятое кем-либо есть некоторое, определенное понимание, причем оно есть такое понимание, которое не понимает того, что оно понимает, или понимает – но искаженно, ограниченно, приближенно.

И если истинно понятое является некоторым ясным образом, то неистинное понимание представляет собой форму безобразия, существующего по вполне очевидной причине – причине неопределенности и полного произвола в выборе необходимого основания при осуществлении мышления [216] понимания.

Вот уж воистину: «Все люди изъясняются неизъяснимо, всяк в своих извращениях, в своем разумении, которое у каждого беспримерно и неповторимо». [217]

Мышление которое соединяет различное, мышление собирающее многообразное в единство, а далее синтезирующее собранное в Единство есть истинное мышление, то есть мышление, проявляющееся в соответствующей мере общности всеобщей формы.

 

Путь соединения разнородного, различного и полярного в единство является путем развития биполярного или синтетического мышления.

 

Но очевидно также, что пути соединения уже понятого в единство должен предшествовать этап различающего и аналитического мышления. Собрать воедино можно лишь различенное, обособленное и оформленное.

Итак, берем в качестве конкретного примера одну знакомую «косточку-понятие»…

 

«Истина - верное отражение объективной действительности в сознании человека, воспроизведение её такой, какой она существует сама по себе, вне и независимо от человека и его сознания».

 

 «Истина» – это форма понятия, как имя формы понятия «истина». Именно это понятие-косточка разомкнуло немыслимо сложную семантическую сеть понятий…

 

N:   И что же получилось после размыкания? А получилось нечто… довольно странное и убогое, которое стоит после символа «-»: «…верное отражение объективной действительности в сознании человека, воспроизведение её такой, какой она существует сама по себе, вне и независимо от человека и его сознания»… И что же мы видим и что слышим? А слышим и видим мы уже знакомый мотив о том, что Истина как форма тождественная себе оказывается может существовать «независимо от сознания» и даже «независимо от человека»… Кому интересно нужна Истина кроме того кто к ней стремится? Животным она ещё безразлична, а Богу – уже, ибо Бог и есть Истина.  Но вот для того кому воистину нужна Истина, который нуждается в ней более всего требуется сделать непонятное и невозможное: с одной стороны требуется «правильно отразить её в сознании», с другой это требующее отражения в этом сознании в таком отражении … не нуждается, и может видимо существовать где-то отдельно и независимо.    Несуразность какая-то. Глупость. И обратим внимание, чья именно глупость. Глупость т.н. материализма. Представленное определение взято из «Большой Советской Энциклопедии» и несет на себе отпечаток великой глупости великих людей. Великая глупость – это глупость великих. Обывательская мелочь, обитавшая во время жизни великих, увы, неспособна даже на мелкую глупость. И хотя именно великие творят Историю весь трагический парадокс в том, что именно эта обывательская масса со своей буквально непробиваемой тупостью так умеет извратить всё сотворенное великими, что после уже нельзя сказать ничего… кроме, разве что совершенно банального [218] …. Пачкать пеленки или утверждать, что на руках должны быть «рукти», поскольку на ногах «ногти» - это, в общем-то, для соответствующего возраста правильно. Как, в общем-то,  в известной мере было некоторое время даже правильным избирать для себя в качестве своих правителей-представителей лживых эгоистических ублюдков-от-демократии. [219] И здесь обязательно нужно особо отметить наличие достаточно определенно выраженного чувства  отвращения у русского народа к тому, на что в направлении закатного солнца на протяжении многих тысяч километров у иных народов принято, если не молиться, то относиться невыразимо … забавно. А забавно, потому что так забавно наблюдать как эта религия всеобщего эгоизма являющего чистым выражением сатанизма развивающегося в своей собственной среде, трепетна к основополагающим догматам самой себя, при этом буквально выжирая изнутри по живому и в ещё живом, традиционные значения и смысл всем известных понятий...  Речь, разумеется, идёт о т.н. «демократии» и всём ином, что к ней по традиции пристало и никак не отпадает: «права человека», «демократические свободы», «справедливые и честные выборы» и прочее разное, которое русский социум тихо и мирно послал к чертовой матери, то есть туда, откуда всё это и вылезло и периодически продолжает выползать в виде знакомо-ищущих демократического рожна на свои правозащитные праводельные седалища «несогласных». Но если задаться вопросом: а с чем же они не согласны эти несогласные, то получится очень интересный ответ. Он как раз и подтверждает и обосновывает практический прикладной смысл рассматриваемых нами здесь теоретических философских изысканий, отвечая на вопрос «что же говорят радетели демократии, когда они что-то говорят?» Все радетели от демократии прежде всего как раз категорически не согласны с чувством здравого смысла присущим русскому народу. Последний, если ещё и не понял, то точно почувствовал, что скрывается за всеми навязываемыми ему демократическими ценностями. А скрывается за ними – прямо противоположное тому, о чем говорят «несогласные», т.е. что они изрыгают из своих демократических утроб надо понимать переполненных свободой, которой они хотят одарить всех, и видимо точно также как бешеный пес жаждет поделиться своими внутренними переживаниями со всем, что ему встретится на пути. И надо понять и не надо удивляться, что именно эти бешенные-псы-от-демократии, те, кого в народе метко прозвали «демшизой» такие недопонятые для своей Родины. Кто знает, может быть такая трагедия недопонятости существует потому лишь, что у всего иного мира уже давно и неконтролируемо бежит слюна, а во взглядах можно легко обнаружить то особенно глубокое выражение смертной тоски полного освобождения от всех и всяких  традиционных оков которое может понять лишь сам освободившийся? Интересно, что сама логика переживаемого исторического развития породила парадоксальное и вызывающее искреннее удивление обстоятельство, когда форма понятия утверждает прямо противоположное тому, что само понятие формально выражает! Так, например, «демократия» как понятие, как некая форма-система «народовластия» на деле стала и является абсолютной тиранией, которая уничтожает не только тела, но и души, причем не только тех кому она навязывается, то и тех, кто её силой навязывает. Так называемое «искусство» [220] ныне стало омерзительным, могущим вызвать лишь отвращение и не имеющим никакого отношения к истинному искусству отражением внутреннего беснования рехнувшегося от тоски и переживания оторванности от Источника (Духа) человекообразного, теряющего и свой образ, и своё подобие. В настоящем искусстве человек уподобляется Творцу и становится творцом. Нынешнее насильственно тиражируемое «искусство» - это антиуподобление антитворчества.   И если современной искусство может быть интересным, то лишь как документальное свидетельство доказательства загнивания заживо того нечто, что было, что пыталось стать человечностью, но по своей воле сигануло в бездну антидуховной антиэтики и антиэстетики сатанизма.   Но, к сожалению, чувство и особенно такое чувство как чувство отвращения к демократии довольно далеко отстоит от того, что уже должно было бы существовать и иметь своё ментальное выражение в массовом сознании русских людей в виде понимающей мысли.   Именно понимающая мысль общественного сознания Русского Социума должна показать и обоснованно доказать самому тупому представителю народной массы, как внутри так и снаружи, оправданность имеющего место факта отвращения, его необходимость и кроме того показать ясную и не менее понятную альтернативу демократическому бешенству, которым Запад заразил практически уже весь мир.

 

 

Историческая задача русского социума перед человечеством и Всеобщим сводится по существу в демонстрации возможности и практической реализации альтернативы там, где иные социумы в силу их врожденной тупости не видят никакой альтернативы. Это относится, конечно же, прежде всего к сфере государственного и социального строительства и социально-нравственного устройства человеческого общества, которое становится человеческим тогда, когда становится  одухотворенным, то есть если выразить кратко – справедливым и совестливым, и не просто абстрактно справедливым, а справедливым по-русски! И, разумеется, работа, начатая русскими почти уже столетие без семи лет назад, ни в малейшей мере не была напрасной или ошибочной, да и не могла ей быть. Развитие мировых событий в принципе не могло быть иным, ибо развитие подчинено Закону Развития. И мы внимательно рассмотрим этот Закон и убедимся в том, что этот Закон русскими хотя и честно исполнялся, не нельзя сказать, что был исполнен до конца.  Сделать и доделать незавершенное до конца и на этот раз – совершенно осознанно и с полным пониманием того, что будет и что должно быть сделано.   В этом и только в этом Русский Долг перед людьми и Богом, другого – нет и никогда не было.

 

С учетом того, что предлагается считать, что обещанный выше образ [221] уже наглядно показан во всех своих проекциях мы можем продолжить двигаться дальше.

Итак, понимание имеет свою основу.

Понять – значит отразить нечто в пространстве понятий, выразив это нечто через пространство понятий, которое «приводится» для этого в движение, в котором можно различить три формы движения, составляющие моменты проекции самодвижения формы:

- движение содержания;

- движение формы;

- движение перехода первого во второе и второго в первое;

 При этом все три момента движения составляют один из аспектов самодвижения, формой существования которого и является мышление.

Понятие – это подвижная форма, которая носит некоторое имя-форму, причиной существования которой является движение содержания, так же имеющей своё имя. Оба имени являются лишь моментами движения единого имени (ЕИ), являющимся собственно истинным именем (ИИ) понятия совпадающего с ним самим в каждый момент его существования.

Истинное имя понятия и есть само понятие, понятие как таковое, как определенное понятие, то есть «понятие» в гегелевском понимании.

Универсальной частной структурно-понятийной формой существования истинного имени понятия является бинер. Существуют и ранее упомянуты и более сложные универсальные формы реализации истинных (единых) имён понятий.

Континуальность (непрерывность) перехода (изменения, движения) понятия как понятия-находящегося-в-самодвижении, как его формо-образование-формо-изменение воспринимается познающим субъектом первоначально через разобособление моментов форм перехода (в том числе и форм как форм моментов развития содержательности) и полное разрушение связи между ними, то есть через омертвление живых форм и полную остановку движения (самодвижения).

Именно так субъекту и является «форма тождественная себе самой» [222] .

Первооснова всякого понимания – это уяснение причинности понятийного формообразования-формоизменения.

Причинность выступает вначале как простое различающее и последовательно расширяющееся позиционирующее координирование некоторого воплощающегося понятия относительно иных понятий, которые являются понятийным базисом пространства определяемого понятия.

Иными словами, формальное понимание чего-либо оформляется как репер-комплекс условно-неподвижных, обособленных и аналитически рассматриваемых относительно друг от друга координат определяемой (понимаемой) формы относительно иных, которые выступают в роли и качестве формально-выделенной области пространства-основания данного понятия.

Можно заметить, что любое формальное определение не создаёт непрерывного пространства. Формально-определенное понятие существует в дискретном пространстве, которое лишь со временем дискретируется собой настолько, что становится континуальным пространством, в котором каждая точка пространства связана с каждой непосредственно, то есть на всеобщем основании и через него. 

Противоречие, точнее то, что рассудком воспринимается как противоречие – есть не что иное, как обнаруженное сознанием нарушение непрерывности ментального пространства.

Непосредственность понятийной непрерывности в отличие от непосредственности понятийно-формальнной дискретности обретается познающим субъектом как осознанием непосредственности абсолютной отрицательности любого понятия. Причём осознание и является этой отрицательностью как его текущей формой.

Любое понятие, как и то на чём оно стоит и обосновывается, любое утверждение и любое определение есть отрицание, отрицание по некоторому основанию, которое может быть формальным (т.е. определенным), иначе говоря ограниченным и опирающимся на некоторую (-ые) формы, и аформальным (неопределенным, не имеющим границ), но в любом случае являющимся необходимым как предварительным условием, как причиной осуществления отрицания.

Неотрицательных определений и утверждений не может существовать в принципе, так как само мышление есть движение отрицания как движение отрицающего отражения отраженного ранее.

Так утверждает логика аформальная, то есть диалектическая. Эта логика есть логика динамики порождения формального – аформальным.

В формальной логике как форме-выражении логики отношения формального, то есть логики отношения уже данных существующих форм не ставится сам вопрос причины существования той или иной формы: форма «А» есмь форма «А» и ничего более сказать нельзя.

Формальную логику можно назвать «логикой отношения неизменных форм».

Формальная логика, таким образом, есть познавательная детская логика или логика последовательного расширяющегося различения и познания, имеющих место условно-неподвижных форм и их статическом отношении друг с другом.

Итак, неотрицательных определений нет, и не может быть по причине того, что определение является актом мышления, а мышление является движением отрицающего отражения рефлексирующей мысли по отношению к себе самой, то есть движением переотражения мысли в себе, что и есть самодвижение мысли или просто мышлениее.

 

Движение отражения является формой существования и проявления сознания, движение переотражения есть движение отражения сознания по отношению к себе самому, что является осознанием. Взаимодействующая обуславливающее-порождающая рефлексия обоих движений является мышлением.

 

Очевидно, чтобы отраженное могло существовать необходимо пространство отражения или символически выражаясь – экран отражения.

С учетом данного выше определения мышления пространство или экран, осуществляющий отражение, является самим мыслящим субъектом, его субъективным «я».

Субъектность вообще как качество есть некоторое определенное ментальное пространство движения мышления. Всякая определенность и субъектность мышления в силу наличия границ является неполной и лишенной в определенной мере свободы.

Пространство мышления является ментальным пространством.

Ментальное пространство субъекта является его внутренним пространством мысли.

Пространство социальной среды в качестве всеобщего (пространства) отражается в ментальное пространство субъекта и творит самого субъекта, который есть выражение качества осознанности – то есть я-центрирования субъективного ментального пространства в отношении себя самого, что есть его неизменное спиральное движение вглубь себя [223] . Социальное пространство, творя субъекта, через него творит и само пространство, которое творит субъект.

Субъектное ментальное пространство является образом и подобием социального пространства всеобщей мысли, включающего в себя все иные подпространственные структуры [224] .

Всеобщее ментальное социальное пространство имеет фрактальную структуру, являющуюся аспектом Единой Планетарной Жизни, которая стремится как и всякая составляющая его жизнь (общая, особенная и единичная) воспроизводить саму себя сохраняя гомеостаз.

Мышление является обретением всё большеё свободы движения Мыслителя, освоения им новых пространств мысли раскрывающих и наполняющих Всеобщую Мысль.

Всеобщая мысль есть Всеобщая Форма движения всех определенных, то есть общих, особенных и единичных форм движения мысли, она есть Внутренний и Внешний Мир.

Вообще отрицательность и мера отрицательности есть мера глубины осмысления как обосновывающей формы необходимого основания.

Формальное основание, как уже было сказано, является безосновательным или неполным основанием. Аформальная, то есть диалектическая логика в отличие от формальной логики осознанно в качестве своего достаточного основания в основание самой себя кладёт такое, что уже лишено формы в силу своей всеобщности, то есть необходимым основанием диалектической логики является абстракция всеобщей формы – как универсальной формы-всех-форм.

Например, если «А» есть форма, то для аформальной логики данная форма «А» есть отрицание «А», то есть «А» есть «не-А» на всеобщем основании определяемом в своей аформальной форме: «абсолютно-всего-иного-что-не-есть-А» [225] .

В формальной логике «А» как форма определена в отношении иных форм: «А» есть «А», и потому «А» не есть А1, А2, А3 и т.д.

Когда процесс отражения в виде различия множества форм отличных от данной формы «А» исчерпывается в движении определения, являющимся определением-различения форм, и определяемая форма выявляется достаточно общей, чтобы уже получить в сферу взаимодействия свою формальную противоположность, то формальная логика выходит на границу самой себя, в ней появляется знак абсолютности - «ничто», «нуль», пока что чисто формальный.

Иными словами формальная логика превращается в логику бинарную тогда, когда у некоторого «А» появляется его противоположность.

Появление противоположностей как выход к границе формализма можно трактовать уже двояко: формально и с внутренним фрактальным преодолением границы формализма.

Бинарность понимаемая формально выражается двойственностью, и двойственность являясь своего рода аналитическим аспектом всеобщности, обозначая пик развития формализма как отношения неизменных форм.

Бинарность понимаемая аформально и выходящая на бесконечное [226] – всеобщее основание себя, является синтетическим аспектом и уже фактическим переходом к логике диалектической.     

Например, есть «А» и есть: не-А, как формальная противоположность «А», то есть существует некоторое «отрицательное А» симметричное относительно начала координат или нуля. Таким образом, «А» и «не-А» являют собой формальные противоположности относительно нуля как источника двойственности (бинарности).

Но нуль также и двойственен, и бинарен, всё зависит от принимаемого достаточным основания.

Нуль как «Начало-Конец» есть лишь форма как форма определенного – точки, но также нуль есть аформальная форма как источник-сток всего порождаемого нулём противоположного себе как определенной точки на бесконечной прямой.

То есть «нуль есть только нуль», и так полагает логика формальная, и потому такая логика есть логика аналитическая, обособляющая и разделяющая, и такой «формальный нуль» в качестве точки как бы «просто «находится»» на бесконечной прямой и никак не связан с ней и её бесконечностью.

 Но есть в самом формальном, определенном нуле и иной нуль – бинарный нуль, порождающий из самого себя разворачивающуюся бесконечную бинарную континуальную последовательность формально-аформально противоположных пар, являющихся самой бесконечной прямой [227] в отношении которых (которой) он и определен и существует. 

Логически строго невозможно определить понятие «точки на прямой» как отдельно «точки» на некоей отдельно-обособленной «прямой», так как в самом понятии «точка» уже содержится отрицательность всего иного, что не есть «точка», включая, разумеется, и понятие «прямой».

Но формальная логика как логика детская и в известном смысле примитивная поступает именно так, поступает совершенно бездумно и не имея на это никаких достаточных оснований, просто полагая, что для понятия «точка» основанием достаточным для формального существования понятия является любое иное формальное понятие, и не отдавая себе отчета в том, что любая иная форма-основание  требует в свою очередь для себя определения в отношении чего-то более общего, чем она сама и такой ряд бесконечен.

Достаточным формальным основанием для формальной логики является всеобщее основание уже утратившее форму, но, тем не менее… имеющее её.

Это аформальная, бесконечная форма, форма, в которой отсутствуют внутренние границы, форма, внутреннее пространство которой искривлено настолько, что оказывается замкнутым на само себя и по этой причине в таком пространстве нет собственных внутренних границ, оно – безгранично.

Достаточным формальным основанием для понятия «точка» является, таким образом, аформальное понятие «бесконечной прямой», но обозначенная символически определенной прямой линией; бесконечная прямая, чтобы стать собой – бесконечным должна иметь в себе – на себе – свою противоположность. Очевидно, что это – некоторая определенная точка или их совокупность, но такая определенная точка, которая одновременно из себя порождает свою противоположность – бесконечную прямую.

Кратко говоря, аформальность или диалектичность логики определяется простым умением видеть  и находить достаточное основание – формальное и (или) лишенное формы.

Конечно – бесконечно, бесконечное потому лишь, что в основании себя имеет конечные формы…  

Вся тонкость формального и аформального в их взаимоотношении являющимся отношением взаимного порождения друг друга, находящим своё основание  друг в друге, именно здесь.

Логика такого встречного обуславливающего необходимого основания является трансформальной (плерональной) Логикой. 

Парадоксы или противоречия в математике и теории множеств столь же неизбежны сколь и необходимы, ибо каково основание математики – такова и сама математика. Математике давным-давно необходимо достаточное аформальное основание, которое впрочем, так же давным-давно проявлено в ней достаточно странным неявным и не до конца оформленным образом в виде ряда последовательных математических форм, в которых форма обретает качества аформальности, то есть бесконечности (неограниченности).

Человек формально мыслящий подобен ребенку, который существует в мире неизменных постоянных форм, каждая из которых имеет своё неизменное имя. Но в мире нет ничего неизменного и любая «неизменная форма» лишь выглядит таковой в силу того, что таково движение содержания данной «неизменной формы», которое постоянно изменяется строго определенным образом и лишь поэтому остаётся неизменным.

Любое формальное понятие и явление в качестве основания себя, в качестве необходимого основания всегда имеет своё-иное как свою сущность, благодаря которой оно существует.

Иными словами можно сказать ещё раз: бесконечное – конечно, а конечное – бесконечно; линейное – нелинейно, а нелинейное – линейно; формальное – содержательно, а содержательное – формально; Свет и Тьма имеют единое Всеобщее, которое объединяет оба противоположных полюса; Вечность – временна, а Время – вечно и т.д.

Каждое из двух противоположных понятий может быть поставлено предикатом другого [228] .

Отсюда и уже известный ответ на поставленный вопрос: что же говорит, утверждает, определяет субъект, когда он что-то определяет, утверждает, говорит?

Прямым вызовом всякому мыслящему формально является то, что такой «мыслитель» по сути не ведает, как и две тысячи лет назад, что творит, ибо не понимает он ни самого себя, ни других и всякий раз когда он хочет, как ему кажется чего-то определенного – он получает неизменно противоположное тому, что хочет.

Здесь и находится тайна временности и краткости жизни всего что создавал и к чему устремлен человек-формально-разумный.

И прах ничтожности пустых мыслей порождает лишь многообразье форм праха.

 

N:   Данный поэтический силлогизм мог бы казаться и странным, и забавным, но вся практическая деятельность человека лишь утверждает сказанное. И если хотя бы чуть-чуть всмотреться в действительность, то оказывается можно легко увидеть… … что развертывание борьбы «с мировым терроризмом» – порождает, развивает и углубляет все необходимые социальные и экономические условия, которые породили сам «мировой терроризм», и потому ни кто-то там, а именно эти «борцы с террором» во главе, конечно же, с США развивают и поощряют ВСЕМИРНЫЙ ТЕРРОР, поливая, таким образом, пожар всемирной несправедливости – бензином социальных противоречий порождаемых либерализмом и насаждаемых силой в виде т.н. «демократии» …      … что за последние несколько десятилетий всемирная «борьба с бедностью» привела к последовательному углубляющемуся обнищанию многих сотен миллионов человек в мире и деградации десятков стран… … что за последние два десятка лет именно умертвляющий формализм формального права как выражения последовательного движения разложения доправовых т.н. «традиционных отношений» – творит бесправие и произвол силы, и в результате приводит к потрясающей социальной, культурной, нравственной и духовной деградации... [229] … что за последние почти сотню лет [230] именно последовательная бездумная, лишенная разума и мысли и потому формальная борьба за справедливое общество, за т.н. «социализм» [231] , за «всеобщее благо», за «справедливость», за «братство»  законно привели миллионы и миллионы людей нежелающих мыслить и понимать то, что им казалось, они понимали, к прямо противоположному – к капитализму, к неслыханной социальной   поляризации и благу ничтожнейшей части общества, к вопиющей несправедливости и повсеместному доминированию принципа животности и эгоизма…

Но не всё так плохо, как кажется.

Диалектическая логика вполне законно может быть названа логикой непоправимого оптимизма, так как позволяет разглядеть и увидеть «хорошее» и в «немыслимо плохом», ибо как нам хорошо известно: «противоположности переходят друг в друга через…». Вопрос, таким образом лишь в формах осознания текущего момента и условиях прохождения такого перехода.

Пример тому Илья Ставинский [232] .

Ниже представлена компиляция из его статьи, в которой можно увидеть весьма редкое явление – возрождение интереса к диалектической логике, причём не простого абстрактного интереса, а интереса прикладного. При этом И.Ставинский получил очень и очень интересные результаты анализа современного капитализма с позиций диалектической логики, в чём-то подобные [233] тем, что мы особо рассмотрим во Второй Части Книги.

А пока просто и очень основательно, при этом в строгом  соответствии с содержанием данной Главы, что не может не радовать:

 

«Формальная и Диалектическая Логика как Единство Противоположностей или Развитие Классической Философии»:   «До настоящего времени формальная и диалектическая логика трактуются как отдельные виды логики, независимые друг от друга. […] Джордж Новак писал, что диалектика выросла из критицизма формальной логики, которую она сбросила и заменила своей революционностью, жизненностью и успехом. А есть ученые по философии, экономике, которые стали полностью отрицать диалектическую логику. Более того последняя исключена из программного курса обучения многими учебными заведениями, включая экономический факультет московского университета, где деканом является профессор Колесов В.П.. Эти обстоятельства и заставили меня написать данную статью о соотношении формальной и диалектической логики. Логика человеческого мышления распадается на формальную и диалектическую, которые определены только относительно друг друга и только в этом соотношении они имеют смысл. Они определены как противоположности, каждая из которых обуславливает существование другой. Раскрыть эту взаимосвязь и является целью нашего дальнейшего изложения.   Основы диалектической логики Развитие, окружающего нас мира, находит свое отражение в законах диалектической логики, которая достигла наиболее высокого уровня в работе Гегеля «Объективная логика».[…] Всякое развитие, в широком смысле этого слова, состоит из рождения явления, его развития, в узком смысле этого слова, и его гибели или смерти. Таким образом рождение явления со временем переходит в свою противоположность, гибель явления. Следовательно, рождение и смерть являются противоположными понятиями и составляют противоречие. Суть диалектической логики как раз и состоит в описании развития этого противоречия, т.е. перехода данного явления в его противоположность. Для этой цели диалектическая логика обладает своей системой категорий, и своими абстрактными законами, при помощи которых она очень подробно схватывает процесс любого развития независимо от его характера, природного или социального. Такими категориями являются следующие понятия: форма и содержание, сущность, количество и качество, мера, отдельное, особенное, всеобщее, противоположности, различие, формальное и реальное противоречие, вещь в себе и вещь для себя и.т.д.. Пример законов диалектики (закон определяется как объективная необходимость): переход содержания в форму и переход сущности в форму, или что то же самое, переход понятия в свою противоположность, переход количества в качество, закон отрицания отрицания.   Логика качественного развития и логика качественного постоянства Формальная и диалектическая логика занимаются анализом того или иного явления в природе. Диалектическая логика анализирует явление с точки зрения его качественного развития, что включает в себя его отрицание, поэтому она есть логика качественного развития. […] … формальная логика стремится раскрыть суть данного явления на определенной качественной основе. В то время как диалектическая логика показывает как за этим качественным основанием скрывается другое качественное основание, которое в настоящий момент составляет содержание положенного качественного основания. С точки зрения познания обе логики дополняют друг друга, без их взаимной обусловности наше познание было бы однобоким. Если мы знаем только законы развития данного явления т.е. его положения как формы, отрицание этой формы и выхождение ее содержания на уровень формы, то этого недостаточно, потому что мы не раскрыли бы содержание каждой положенной качественной основы и наоборот. Формальная логика строится на отрицании противоречивых определений и суждений, в то время как диалектическая, наоборот, строится на признании этих противоречивых определений и суждений. Эта разница возникает из-за того, что законы формальной логики имеют силу только по отношению к определенному качественному основанию, где понятия и суждения определяются однозначно. В противоположность ей диалектическая логика оперирует на двух качественных уровнях, на уровне формы и содержания. Другими словами, она рассматривает понятия и суждения не только к определенному качественному основанию, как это делает формальная логика, но и по отношению к тому содержанию, на котором основывается данное качественное основание и поэтому она схватывает их противоречивый характер. […] Даже создатель диалектической логики Гегель, признавая существование формальной логики, не увидел этого единства противоположностей между формальной и диалектической логикой и таким образом он сам попался на крючок последней. В противном случае его критика четырех законов формальной логики не носила бы такой уничтожающий характер в его книге "Наука Логика". До сего момента мы показали, что формальная и диалектическая логика представляют собой единство противоположностей, исходя из их формального определения. Но это только начало. Вся прелесть доказательства этого положения обнаруживается при более глубоком анализе законов формальной логики, которые с необходимостью приведут нас к диалектической логике.    Формальная Логика Формальная логика формулирует четыре закона построения мыслей: 1. закон тождества 2. закон противоречия 3. закон исключенного третьего 4. закон достаточного основания Остановимся на каждом законе отдельно и покажем, что первые три закона имеют смысл только по отношению к четвертому закону формальной логики, закону достаточного основания. Закон тождества гласит, что понятия, которыми люди пользуются в общении, должно иметь одно и то же значение независимо от того является ли это понятие частью языка или научной категорией. Этот закон вполне очевиден. Люди, говорящие на одном и том же языке, перестали бы понимать друг друга, если бы этот закон не выполнялся. Этим же правилам подчиняется категориальный язык любой науки. На этом современная трактовка закона тождества и кончается, если не учитывать различное количество приведенных примеров в его объяснении. […] … однозначность понятий всегда конкретна относительна определенного основания, что и утверждает четвертый закон формальной логики. Итак, недостаток прежних определений закона тождества заключается в том, что они указывали только на необходимость соблюдения этого закона и упускали из виду доказательства его достаточности, что выражается в его связи с законом достаточного обоснования.   Закон противоречия Суть закона противоречия формулируется следующим образом: два противоположных суждения не могут быть одновременно истинными; по крайней мере одно из них необходимо ложно. Например: "А не есть А и не А". На этом и заканчивается определение этого закона. Неполнота этого определения заключается в том, что оно схватывает только необходимую сторону этого закона но не указывает на его достаточность, которым является то основание, относительно которого суждение считается истинным. […] …полное определение закона противоречия будет следующим: два противоположных суждения не могут быть одновременно истинными относительно определенного основания, а этим основанием и является закон достаточного основания, открытый Лейбницом.   Закон исключенного третьего Формулировка: два противоречащих суждения не могут быть одновременно ложными: одно из них необходимо истинно; третье суждение исключено. При такой формулировке этот закон наполовину отражает ту силу, которая в нем заключена, потому что в нем отсутствует требование обоснованности хотя бы одного из суждений… […] … полное определение закона исключенного третьего будет следующим: два противоположных суждения не могут быть одновременно истинными, если одно из них имеет достаточное основание, а этим основанием и является закон достаточного основания, открытый Лейбницом.   Закон достаточного основания Согласно этому закону, всякая мысль становится истинной только в том случае, если для нее может быть сформулировано достаточное основание. Эта общая формулировка данного закона требует большей определенности. […]    Связь формальной и диалектической логики через закон достаточного основания [234] Давайте сделаем еще шаг вперед в нашем анализе. Если мы сравним качественные основания, в которых пребывает тело в приведенном выше примере, твердое, жидкое, газообразное состояния, то мы увидим, что они соотносятся друг с другом как противоположности. Например, твердое и жидкое, жидкое и газообразное. Тело из твердого состояния при определенной температуре переходит в жидкое состояние а последнее при еще более высокой температуре переходит в газообразное состояние. Постойте, постойте заметит читатель вы уже говорите о диалектической логике а не формальной. Совершенно верно. Повышение температуры является количественным изменением в процессе подогревания тела, что вызывает его переход в свою противоположность, в другое качество. Уже в этом примере заключена вся суть диалектической логики. Постойте снова скажет недоверчивый читатель вы просто подобрали удачный пример, чтобы показать связь формальной логики с диалектической через закон достаточного основания. Поэтому для большей убедительности я приведу примеры из геометрии и затем из политической экономии. Геометрия Евклида построена на предположении, что через точку, лежащую вне прямой на плоскости можно провести только одну прямую параллельную данной. И это является качественной основой, на которой строится данная геометрия. Лобачевский в построении своей геометрии исходил из другой качественной основы, предполагая, что через точку, лежащую вне прямой на той же плоскости можно провести бесчисленное множество прямых параллельных данной прямой. В обоих случаях оба математика строили свою геометрию, используя одну и ту же формальную логику, несмотря на тот факт, что логика Евклидовской геометрии отлична от логики геометрии Лобачевского. Если мы сравним эти два качественных основания, то нетрудно заметить, что они являются противоположностями по своему качественному определению: в первом случае, что через точку, лежащую вне прямой на плоскости можно провести только одну прямую параллельную данной, а во втором случае ,что через точку, лежащую вне прямой на той же плоскости можно провести бесчисленное множество прямых параллельных данной прямой. А что является противоположным определением основы геометрии Лобачевского. Очевидно утверждение, что через точку, лежащую вне прямой на той же плоскости нельзя провести ни одной прямой параллельной данной прямой. Так возникла Геометрия Риммана, логика которой совершенно отлична от логики геометрии Лобачевского, хотя он, как и вышеупомянутые математики, развивал свою геометрию, используя ту же самую формальную логику. Таким образом геометрия Риммана является всеобщей формой выражения пространства, потому что она более глубоко описывает пространство, которое нас окружает. Геометрия Эвклида и Лобачевского представляет собой нечто случайное и особенное по отношению к всеобщей форме Геометрии Риммана. Математически это соотношение форм выражается в том, что Евклидова геометрия является частным случаем геометрии Лобачевского. (По этому поводу он говорил, что созданная им неевклидова геометрия в бесконечно малом, то есть в первом приближении, совпадает с геометрией евклидовской плоскости.) а последняя является частным случаем римановской геометрии. […] Пример из политической экономии. До настоящего времени современное капиталистическое общество основано на товарно капиталистическом производстве, которое положено в форме частных капиталов. Это товарно капиталистическое производство является необобществленным производством и той качественной основой, на которой классическая школа политической экономии, используя формальную логику, построила целую систему экономических категорий, которые логически связаны между собой и с помощью которых она логически объясняет механизм его функционирования: производство прибыли в различных формах, кругооборот капитала, обмен, существование кризисов, безработицы, инфляции и.т.д.. Согласно законам диалектики частный капитал при определенных условиях должен перейти в свою противоположность, в общественный капитал, который будет основан на обобществленном капиталистическом производстве, которое полностью противоположно первоначальному основанию. И на этом новом качественном основании, используя формальную логику, я объяснил функционирование будущего капитализма в форме общественного капитала. Логика его функционирования полностью отлична от логики функционирования частного капитала: отсутствие кризисов, безработицы, инфляции, обмена и т.д..(смотри мои статьи в Экономическая газета № 1, 1998, "ЭГ" №39, 1997). Когда я опубликовал статьи в экономической газете о развитии категорий в политической экономии на примере Общественного капитала и дал общую критику западных экономических школ в лице лауреатов нобелевских премий, один из профессоров прошелся по моей идее следующим образом:"Сколько существует людей столько существует и идей", и таким образом сравнял мою идею с тысячами других существующих идей. Его высказывание, показывает только одну сторону медали и умалчивает о другой: что среди всех идей о будущем обществе только одна идея правильна, а именно та, которая основана на диалектической логике. Его критическое выражение основано на формальной логике, которая при рассмотрении одного и того же явления исходит из различных оснований. А поскольку каждый человек может придумать свое основание и основывать на нем свою логику, постольку и родилось это выражение "сколько существует людей, столько существует и идей". Этим общеизвестным приемом пользуются адвокаты, прокуроры, политики для достижения своих целей и даже, как мы видим, некоторые профессора. Но вся прелесть диалектической логики состоит в том, что она однозначно определяет это основание, когда речь идет о развитии явления, и таким образом элиминирует все другие выдуманные теории, которые не исходят из этого основания. Из вышеприведенных примеров нетрудно заметить, что частный капитал (индивидуальный или монополистический) и общественный капитал находятся в таком же отношении как геометрия Евклида и геометрия Лобачевского или как геометрия Лобачевского и геометрия Риммана, другими словами все они базируются на качественном основании, которое, в конечном счете, заменяется на свою противоположность. И это неудивительно, потому что развитие любой науки основано на законах логики формальной и диалектической и в этом смысле философия, как наука о законах мышления, является королевой наук». [235]

 

---